В гостях у турок
Шрифт:
— И охота теб всякую дрянь сть! сказала ему Глафира Семеновна.
— Нтъ, оно не совсмъ дрянь, а только ужъ очень перечно. Весь ротъ спалило. Очень ужъ что-нибудь туда ядовитое намшано.
Онъ проглотилъ, наконецъ, кусокъ и вытаращилъ глаза, открывъ ротъ.
— Добре? спрашивалъ его брюнетъ, улыбаясь.
— Добре-то добре, только ужъ очень пронзительно. Что здсь имо, братъ-славянинъ? спросилъ Николай Ивановичъ, указывая на колобокъ, завернутый въ виноградный листъ, оставшійся на тарелк.
— Биберъ (т. е. перецъ), паприка… Добры биберъ…
Второго колобка Николай Ивановичъ
— Ну, все-таки, настоящаго сербскаго блюда попробовалъ, хотя и опалилъ себ ротъ, сказалъ онъ себ въ утшеніе. — Зато ужъ самая, что ни на есть, славянская да!
За питьемъ кофе супруга стала разспрашивать брюнета въ очкахъ, есть-ли въ Блград какія-нибудь увеселенія, но оказалось, что никакихъ. Театръ имется, но труппа въ немъ играетъ только зимой наздомъ. Есть концертный залъ, но концертовъ ни сегодня, ни завтра въ немъ нтъ. Есть какой-то кафешантанъ, но брюнетъ, назвавъ его, тотчасъ-же предупредилъ, что дамы туда не ходятъ.
— Такъ что-же мы здсь длать-то будемъ? сказала Глафира Семеновна. — Знаешь что, Николай? Расплачивайся за прекрасную ду, подемъ сейчасъ посмотрть дв-три здшнія церкви и если можно, сегодня вечеромъ, то сегодня-же и покатимъ дальше.
— Да пожалуй… согласился мужъ. — Меня и самого этотъ Блградъ что-то не особенно интересуетъ. Пустынный городъ. Теперь въ Софію. Къ другимъ братушкамъ.
— Подемъ, подемъ… Здсь съ голоду помрешь. Нельзя-же только однимъ кофеемъ съ булками питаться. Авось, у болгаръ въ Софіи лучше и сытне. А здсь только одно овечье мясо. Помшались на овечьемъ мяс.
Супруги начали разспрашивать брюнета, когда отходитъ поздъ въ Софію. Оказалось, что поздъ, направляющійся въ Софію и въ Константинополь, проходитъ только одинъ разъ въ день черезъ Блградъ, именно въ т вечерніе часы, когда супруги вчера сюда пріхали.
— Тогда сегодня вечеромъ и удемъ! еще разъ подтвердила Глафира Семеновна, и до того обрадовалась, что она сегодня удетъ изъ Блграда, что даже просіяла. — А теперь возьми мн, Николай, пятокъ апельсиновъ, указала она на апельсины на буфет. Будемъ здить по городу, такъ я съмъ парочку въ экипаж. Не передъ кмъ тутъ церемониться на улиц. Дайте сюда апельсиновъ! крикнула она слуг по-русски.
— Портогало! перевелъ слуг брюнетъ.
— Портогало апельсины-то по-сербски. Надо запомнить. Ты запиши, Глаша, сказалъ Николай Ивановичъ и сталъ разсчитываться съ слугой, подавшимъ тарелку съ апельсинами, за все съденное и выпитое.
XVI
Было подъ вечеръ. Осмотрвъ немногочисленные храмы Блграда и не найдя въ нихъ ни особенныхъ древностей, ни великолпія, присущаго даже нкоторымъ русскимъ богатымъ сельскимъ церквамъ, супруги Ивановы возвратились къ себ въ гостинницу, но лишь только стали подниматься по лстниц домой, какъ на площадк столкнулись съ евреемъ-мнялой. На двухъ, имющихся на площадк, стульяхъ мняла расположился съ какимъ-то линючимъ тряпьемъ и, вытащивъ изъ кучи что-то рыжевато-красное, потрясъ имъ передъ Николаемъ Ивановичемъ и воскликнулъ:
— Самаво древняго желетка отъ самаго древняго сербскій царь! Отъ девятой столтій! Купите, ваше превосходительство!
— Ничего намъ не надо! Ничего.
— Купите, мадамъ, супругу для кабинетъ! Дамаскова сталь ятаганъ отъ янычаръ. Янычарскаго кинжалъ — и всего только сорокъ динаровъ бумажками.
— Зачмъ намъ такая дрянь? Этой дряни у насъ и въ Петербург на толкучк много, сказала Глафира Семеновна, сторонясь отъ еврея и вошла въ отворенную мужемъ дверь своего номера. — Вотъ неотвязчивый-то! Сюда прилзъ, прибавила она.
А еврей кричалъ изъ-за двери:
— Таково янычарсково кинжалъ въ Петербург на толкучк? Пхе… Прідутъ господа англичане — мн сто динаровъ дадутъ, но я хотлъ услужить для хорошего русскаго соотечественникъ. Мадамъ! хотите самова лучшаго турчанскій головной уборъ?
Супруги ничего не отвчали, и еврей умолкъ.
— Какъ онъ могъ узнать, гд мы остановились? удивлялся Николай Ивановичъ. — Вдь мы не говорили ему своего адреса.
— А у извощика. Помнишь, онъ вышелъ насъ провожать на улицу и сталъ что-то по-сербски разспрашивать извощика, отвчала Глафира Семеновна. — Ну, надо укладываться, сказала она, снимая съ себя пальто и шляпку. — И для кого я наряжалась сегодня, спрашивается? Кто меня видлъ? Нтъ, я отъ братьевъ-славянъ узжаю съ радостью. Совсмъ я разочарована въ нихъ. Ни сами они не интересны и ничего интереснаго у нихъ нтъ.
— А вотъ болгары, можетъ быть, будутъ интересне сербовъ. Вдь въ сущности настоящіе-то намъ братья т, а не эти. Эти больше какъ-то къ нмцамъ льнутъ. Почти вс они знаютъ нмецкій языкъ, мебель и постели у нихъ на внскій нмецкій манеръ, указалъ Николай Ивановичъ на обстановку въ комнат. — И даже давишній самый лучшій ихъ ресторанъ нмецкій. Вдь блобрысый-то давишній буфетчикъ, что за стойкой стоялъ, нмецъ. — Нтъ, я увренъ, что болгары будутъ совсмъ на другой покрой.
— Ну, прощай Блградъ!
Глафира Семеновна сняла съ себя шелковое платье и принялась его укладывать въ дорожный сундукъ. Николай Ивановичъ, помня наставленіе звонить три раза, чтобы вызвать кельнера и потребовать отъ него счетъ, позвонилъ три раза, но явилась косматая «собарица».
— А гд-же кельнеръ вашъ? Я три раза звонилъ, спросилъ онъ. — Ну, да все равно. Счетъ намъ, умница, мы узжаемъ часа черезъ два.
«Собарица» таращила глаза и не понимала.
— Счетъ, счетъ… повторилъ Николай Ивановичъ, показывая на ладони, какъ пишутъ. — Счетъ за соба (т. е. комната), за ду, за чай, за кофе… Поняла?
— А! Мастило и перо! Добре, господине, кивнула она, убгая за дверь и черезъ минуту явилась съ чернильницей и перомъ.
— Да разв я у тебя это спрашивалъ? Ступай вонъ! крикнулъ Николай Ивановичъ на «сабарицу» и отправился внизъ къ швейцару за счетомъ.
Черезъ нсколько времени онъ явился, потрясая листикомъ бумажки.
— Рачунъ — вотъ какъ счетъ называется по-сербски, проговорилъ онъ, показывая жен. — Вотъ тутъ напечатано.
— Ну, что, сильно ограбили? спросила жена.
— Нтъ, ничего. За свчи и лампу два динара поставили, за вчерашнюю ду и чай восемь динаровъ, а за прислугу и постели ничего не поставили.