В капкане у зверя
Шрифт:
— Отпусти меня, придурок!
Он хрипло рассмеялся ей на ухо:
— Чем больше ты сопротивляешься, тем больше боли испытываешь. Или тебе нравится именно так? — Он прикусил мочку ее уха, а затем медленно лизнул. — Любишь с болью? Я не против…
— Ты — больной извращенец!
Аня пыталась скинуть его с себя и одновременно… Одновременно хотела проиграть в этой борьбе. Он опять рассмеялся. Его палец скользил вверх-вниз между набухающих складочек плоти, вызывая в ее теле странные незнакомые ощущения. С Виктором никогда так не было. Даже отдаленно не похоже. Внизу живота закручивалось напряжение. Тяжелое, болезненное, тягучее. Давид погладил ее клитор, и Ане пришлось сжать зубы, чтобы не застонать.
— Не трогай меня!
Она прижимала бедра к кровати, чтобы хоть немного отстраниться.
— Наконец ты хоть немного потекла… Может, лучше так?
Он медленно вошел в нее пальцем.
— Скажи, как тебе больше нравится?
Аня уже с трудом дышала. Ей безумно нравилось все, что он делал. И это было причиной его ненавидеть. Но еще больше ненавидеть себя.
Каждое его движение сводило с ума. Он медленно двигал внутри нее пальцем, и Аня чувствовала, как набухает чувствительная плоть, как много становится у нее смазки, чтобы принять в себя его член. Помимо воли она сжала мышцами его палец. Давид тихо застонал и нежно поцеловал ее шею.
— А так?
Он вышел из нее, оставив пустой и влажной. Аня хотела зарычать от разочарования. Он нужен ей там, внизу, чтобы наполнил собой до предела, чтобы… В нее толкнулось что-то более широкое. Аня замерла. Кажется, он понял, что ей нужно, и входил двумя пальцами, медленно растягивая. Она не смогла сдержать тихого довольного стона. Только бы вошел глубже. Губы Давида коснулись ее спины, колючая щетина царапала нежную кожу, а горячее дыхание добавляло ее ощущениям и сладости, и боли. Аня чуть сдвинула бедра, насаживаясь на его пальцы. Еще чуть-чуть глубже. Как же хорошо… Там, где Давид прикасался губами, горели огненные отметины. Он лизнул местечко между лопатками и развел пальцы шире, растягивая ее узкий вход. Ане хотелось кричать и умолять о большем. Губы Давида превращали ее кожу в оголенный нерв. Почему он медлит?! Он ведь не может не понимать, что ей нужно, чего она хочет! Словно молния, в голове сверкнула яркая вспышка. Что она творит?! Господи, что она делает? Конечно, он все понимает. В его постели побывал десяток таких дур, как она. Может, даже сотня. Красивых, искушенных, умелых. А она плавится от каждого его движения. Готова на все, лишь бы ласкал ее. И это спустя несколько минут после того, как унизил и оскорбил, назвав шлюхой. Ну она и дура! Наверное, Давид ощутил ее напряжение. Его тело прижалось к ней еще сильнее. Пальцы в ней стали двигаться чуть быстрее. Он снова коснулся губами ее уха:
— Так тебе нравится? — Резкое движение запястьем, и он почти врывается в ее лоно, силой вытягивая из нее стон. — Скажи, как ты любишь, чтобы тебя трогали?
С трудом дыша, Аня чуть повернула голову. Боже, его глаза… Они были желтыми. С яркими золотыми искрами. На лбу Давида выступила испарина, щеки впали. Настоящий зверь. Таким он возбуждал ее еще больше. С трудом выговаривая слова, Аня простонала:
— Хочу прикоснуться к тебе…
Его губы растянулись в улыбке. Впервые в искренней и настоящей. Открытой… Как будто он действительно был рад, что она коснется его. В сочетании с размеренными движениями его пальцев в ее лоне, эта улыбка сводила с ума. Но Аня пыталась напомнить себе о том, кто он. И кто она. Как он поступил с ней… И даже то, что происходило сейчас, было почти насилием.
— Да… Прикоснись ко мне…
Он выпустил из захвата ее руки. На мгновение пальцы тоже покинули ее тело. И Аня решилась. Не давая себе одуматься, она со всей силы двинула локтем назад, туда, где только что было его лицо.
— Бл**ь!
Аня тут же выбралась из-под него и обернулась. Давид зажимал рукой нос и выглядел удивленным и растерянным. Как тогда, в старой деревушке, когда он впервые ее поцеловал. Господи, кажется, она сломала ему нос. Кровь толчками просачивалась сквозь его пальцы, капала на рубашку, брюки и смятую постель. Аня против воли опустила глаза вниз. Он был возбужден… Не меньше, чем она. Даже
— Продолжаешь набивать себе цену? — Его голос был слишком спокойным. Обманчиво спокойным. Вкрадчивым. — Думаешь, кто-то предложит больше меня?
Аня потеряла дар речи от страха. Только что он был почти нежным, хотел, чтобы она касалась его тела. А сейчас похож на сумасшедшее животное. И опять несет какую-то ерунду.
— Я и так оценил тебя намного дороже, чем ты стоишь.
Аня все-таки вынырнула из омута, в котором стремительно тонула:
— Хватит меня оскорблять! О чем ты вообще?!
— О чем? — Давид так быстро приблизился к ней, что она снова не заметила это движение. Он навис над ней, упираясь ладонями, в стекло раздвижных дверей. — О том, что на моей территории обосновалась шлюха, которая дает всем, кроме меня. Сколько бы я не предложил.
— Ты больной на голову придурок! — Аня пожалела, что слабо ударила. Нужно было сильнее. Но у нее еще есть шанс расцарапать его ненавистную рожу ногтями. — Отойди от меня! Мне нужно домой.
— Домой? — Давид наклонился к Ане. — Ты туда больше не попадешь.
— Что значит «не попаду»? Это мой дом! И ты не имеешь…
— Я имею все, что хочу. И кого хочу.
Он оттолкнулся от стекла, оставив на нем кровавый отпечаток, и окинул Аню презрительным взглядом:
— Что ты делала ночью в лесу?
— Я не знаю… — Под действием его необычных глаз правда вырвалась прежде, чем Аня успела прикусить язык.
— Как это ты не знаешь?! Учти, я почую даже намерение соврать. А уж твоя ложь будет вонять на весь Крельск.
Вонять? Аня с трудом сдерживала слезы. Почему-то слышать это было еще больнее, чем слова Виктора о том, что переспал с ней на спор. А ведь Ане казалось, что большей боли чем та, она уже не может испытать. Даже предательство матери не ранило ее так сильно, как слова Давида.
Не подозревая, что творится в ее душе, он требовательно рявкнул:
— Я жду!
— Я проснулась, встала и пошла туда. Потому что мне показалось, что меня кто-то зовет. — Едва ли не крича, Аня шагнула вперед. — Ну что, чувствуешь мою вонь?
Давид не ответил. Расплавленное золото его глаз лилось на открытые раны в ее душе. Он был усовершенствованной копией Виктора. Боже, нет… Их даже сравнивать нельзя. Виктор — жалкое подобие мужчины. Он и не заслуживал, чтобы его так называли. А вот Давид… Зверь и человек в одном, совершенном теле. Теперь она не сомневались в том, что видела. Животное. Хотя, нет. Он был намного хуже. Сначала набрасывал пиджак на плечи, а потом вышвыривал, как котенка, под дождь. Ласкал так, что тело плавилось от жара, а через минуту называл «шлюхой». Он все время унижал ее, указывая на то, что она не ровня живущим здесь, оскорблял. Вел себя так, словно она грязь под его ногами. Молчание между ними прервал телефонный звонок. Надоедливая трель не желала утихать. Минута, вторая, третья. Аня следила за Давидом, ощущая себя угодившей в капкан зверюшкой. Он же не двигался с места. Телефон умолк, чтобы через минуту взорваться новым звонком. На щеках Давида дернулись желваки, и он отвернулся, уйдя за телефоном. Аня метнулась к кровати, стащила мягкий плед и завернулась в него, как в кокон. Давид скрылся за камином, разделяющим огромную спальню пополам. Аня его не видела, но слышала голос. В нем снова звучали суровые ноты: