В некотором роде волшебник
Шрифт:
Джульетта задыхалась. Запястья жгло огнем. Она невольно вспомнила упреки наместника. Да, не стоило поддаваться эмоциям. По крайней мере, не тем. Но сейчас - сейчас другое дело. Ганс сжимал её ладонь.
– Пение, - закричала Джульетта, захлебываясь воздухом.
– Я буду давать уроки пения!
– Что?!
– Ганс сильнее сжал её руку. Это "что" наполнило Джульетту глупым, детским счастьем. Это "что" было не разраженным, не испуганным, а робко-восторженным и полным надежды.
– В нашем домике на берегу моря, - ещё громче продолжила Джульетта.
–
Внезапно их накрыла тень.
– Вот и все, - бесстрастно отметил Септимус.
По инерции они ещё продолжали бежать, и тень перемещалась вместе с ними. Раздалось оглушительное "Кхе!!!", и поток ветра едва не сшиб их с ног. Птица кхе-кхе, расправив крылья, стремительно умчалась куда-то далеко-далеко.
– А я думала, она летает только за счет перьев, - хмыкнула Мирра.
– Я бы не хотел никого излишне обнадеживать, - деликатно начал Людвиг, - но, похоже, все закончилось.
Они остановились, готовые в любой момент продолжить отчаянную гонку, и медленно обернулись.
– О!
– сказал Людвиг.
– Хм, - сказал Септимус.
– Зараза, - сказал Ганс.
Джульетта поджала губы.
– Он пропал, - изумленно выдохнула Мирра.
– Он просто пропал.
Позади них не было ни леса, ни Города. Огромный кусок пространства, находившийся внутри барьера, словно вырезали ножницами, дыру прикрыли заплатой из ровной, лысой пустоши, горизонта и неба, а края обметали грубой пространственно-временной нитью. Она все ещё серебрилась на солнце, слегка искривляя воздух вокруг себя.
Но, пожалуй, самое кошмарное было в другом: пространство с внешней стороны барьера тоже исчезло, а может, просто изменилось. В любом случае, это уже было не то пространство. Не было дороги в соседний город. Не было центрального тракта. Не было полей, за которые столетиями спорили крестьянские общины. Вокруг была лишь нескончаемая пустошь.
Вдали раскатисто зарокотал гром.
Мирра достала из кармана кулек с печеньем и протянула остальным. Этот повседневный жест хлыстом подстегнул Веронику:
– Куда делся Город?
– Пропал, - просто ответила Мирра.
– Как? Как может пропасть целый город?!
– Это ещё что! Вот у меня однажды пропало восемь кило брюквы!
– Причем тут брюква?
– А ты знаешь, сколько я за нее заплатила?!
– Неужели ты не понимаешь: там же были люди! Они все наверняка погибли! Все! Целый город!
– И что?
– Как это "и что"?...
– Так это. Ты можешь на это повлиять? Можешь их спасти? Можешь что-то исправить?
– Нет...
– И я не могу. Поэтому не думаю. И ты не думай. К чему думать о том, что ты не в силах изменить? Зачем эти слезы, терзания, риторические заламывания рук? Люди погибли? Очень жаль. Мы живы? Аллилуйя! Давай съедим печеньку.
Вероника посмотрела на остальных своих спутников:
– Вы с ней согласны? Вы тоже так считаете?
Людвиг ласково улыбнулся и по-кошачьи прищурился. Септимус выпятил губы и пожал плечами. Ганс молча взял из протянутого Миррой кулька печенье и с хрустом сжевал.
– Мы так не думаем, - выговорила Джульетта.
– Но так легче. Поэтому мы заставляем себя так думать. Иначе не выжить.
Она протянула Веронике печенье. Та взяла, но есть не стала.
Вероника думала о том, что в Городе было множество хороших людей, тех, кто был более достоин спасения, чем бесполезная лекарка, хладнокровный убийца, кровавый деспот, грабитель, проститутка и хамоватое зеркало. Но спаслись почему-то только они. И Вероника этому радовалась, хотя это тоже было неправильно. Все было неправильно. Она сама была неправильной.
Они шли сквозь бескрайнюю пустошь. Воздух был тяжелым и пронзительно-кислым.
– Надеюсь, в конце концов мы куда-нибудь да придем, - со своей обычной убийственно вежливой улыбкой вымолвил Людвиг.
– Не хотелось бы блуждать здесь целую вечность. Я планировал провести её совсем не так.
Вероника не выдержала:
– Неужели кому-то бессмертие может прийтись по душе?
– тихо спросила она.
– Жить вечно, год за годом, столетие за столетием. Видеть, как твои близкие стареют и умирают.
– Не велика беда, - развел руками Людвиг.
– Достаточно избегать привязанностей. К тому же разве у обычного человека все иначе? Нет. Те же встречи и расставания. Люди вокруг тебя состарятся и умрут: не важно, отойдешь ли ты в конце концов в мир иной, либо будешь жить вечно, переходя из эпохи в эпоху. Потери неизбежны. Преимущество бессмертия в том, что оно дарует возможность бесконечно искать, пробовать, ошибаться, учиться, исправлять. Если что-то не получилось в этот раз, начни с нуля. Смена людей, смена обстоятельств, смена исторических периодов, политического строя, даже климата - бесконечная череда вторых шансов!
– А вы не боитесь пресытиться? Говорят, время идет, но люди не меняются. Они остаются теми же, что и тысячелетие назад. Их слабости, их пороки.
– Люди? Причем тут люди?! Какое значение имеют люди со всеми своими тысячелетними слабостями и пороками, если есть Я?! Я смотрю на этот мир, понимаешь, - Я! У меня достаточно времени, чтобы посетить каждый уголок этой планеты. А к тому моменту, как я исхожу землю вдоль и поперек, все изменится. Наступит другая эпоха, появятся новые животные, изменится природа, одни культуры придут на смену другим, зазвучат новые языки, поменяются нравы. Новая музыка, новая живопись, новая литература, научные открытия, технический прогресс! Две сотни лет - и те места, где я побывал, будет не узнать. И я смогу начать все сначала. Вновь отправиться вокруг света. Или для разнообразия задержаться в каком-нибудь городке на столетие-другое. Пока у меня есть я, бесконечность будет оставаться прекрасной, а мир неисчерпаемым.