В середине дождя
Шрифт:
— Не знаю.
— Точно идиот.
Она стояла вплотную. Глаза пылали от гнева.
— Ты хочешь ему отомстить? — спросил я.
— Нет. Не только. — Она посмотрела на меня без раздражения. — Ты мне, действительно, нравишься.
И тут же оттолкнула меня:
— Точнее, нравился. — Она села на кровать. — Мы будем трахаться?
Я покачал головой.
— Тогда пошел вон! Придурок.
В голосе звучала злоба и обида. Она натянула футболку. Я взял куртку и направился к двери.
— Нет, подожди, — остановила она меня. — Тогда можешь просто посидеть рядом? А то я умру тут с тоски.
Я медленно прошел к ней и сел рядом на
— Выключи свет, — попросила она.
Голос ее стал тихим и грустным. Будто из нее вдруг вынули моторчик. Я встал и щелкнул выключателем. Комната погрузилась в полутьму. Сел обратно на кровать. Она нашла мою руку и сжала ее.
Несколько минут мы не произносили ни слова. Было тихо. Кажется, было даже слышно, как падает, мягко ударяясь о землю, нескончаемый снег за окном. Я обнаружил в углу кровати скомканное одеяло и укрыл девушку. Она вздрогнула, а потом тихо вздохнула:
— Я так устала…
Спустя минуту сонным шепотом спросила:
— Покажешь завтра теорему Пифагора на пивных бутылках?
Я кивнул. Через пару минут она уснула.
Я ушел тогда из ее номера не сразу. Я постоял несколько минут у окна, наблюдая за падающим снегом. Мне сразу вспомнилось одно впечатление из детства, штрих прошлого.
Мне было лет шесть. В новогодний вечер мои родители пригласили домой друзей и коллег. Звучала веселая музыка, взрослые вели оживленные беседы, мы с сестрой уплетали праздничные лакомства. Это был тот самый момент сладкого неизбывного счастья, который испытываешь лишь в детстве. Чувство защищенности и покоя, теплоты и неги. Я смотрел на улыбающихся родителей, их друзей, речь которых была во многом непонятной и вместе с тем отчего-то смешной, на сестру, пытающуюся привлечь всеобщее внимание умными фразами, на стол, полный всяческих вкусностей, на красавицу-елку, всю в серебряной мишуре, в разноцветных шарах и гирлянде — смотрел абсолютно счастливыми глазами.
Ближе к одиннадцати вечера мне захотелось в туалет, и я выбежал из-за стола. Сделав свои дела, я дотянулся до выключателя и, погасив свет, собрался обратно в гостиную. Но замер. Я увидел открытую дверь спальни родителей и большое не занавешенное окно. В спальне было темно, но сквозь окно в нее струился бледный свет дворовых фонарей, образуя мягкий полумрак. За окном плыли тревожные тени. Я медленно прошел в комнату, постепенно отдаляясь от праздника в гостиной.
Я стоял в сумрачной спальне родителей и глядел в окно. Прислушиваясь к далеким и неразличимым голосам из гостиной, иногда сливающимся в щемящий душу смех, я смотрел на кружащиеся в воздухе снежинки, и в сердце мое проникала легкая грусть. Мне тогда подумалось, как грустно, оказывается, может быть в праздничный день. Грустно тогда, когда рядом веселятся, когда тебя любят, когда, казалось бы, ты счастлив. Стоит лишь отойти на несколько шагов. Стоит лишь немного затеряться. Как легко стать одиноким. Как легко почувствовать одиночество.
Я простоял там около пятнадцати минут, пока обеспокоенная мама не нашла меня. Она взяла меня за руку и отвела в гостиную. Обратно, туда, где царил праздник и где никто не чувствовал себя одиноким.
Глава 8
Моя первая девушка очень любила болтать по телефону. Обычно она звонила по вечерам, сразу после ужина.
Она не могла жить без общения. Приходя к ней, я неизменно заставал ее с телефонной трубкой в руке. Кивком она просила подождать. Я усаживался на небольшой тюфяк напротив зеркала в коридоре и терпеливо ждал. С трубкой у уха моя девушка ходила по длинному коридору, из комнаты в комнату, и я слышал ее смех, обрывки фраз и даже заинтересованное молчание. Встретившись со мной взглядом, она подмигивала мне.
Это случилось на первом курсе, ранней весной. Как-то я пригласил к себе домой Вадима. Мы молча шли по Пятницкой улице, мимо проносились автомобили, с крыш зданий свешивались похожие на белые леденцы сосульки.
— Бога нет. И не было, — неожиданно сказал Вадим.
Мы стояли перед светофором.
— И не будет? — спросил я.
Вадим усмехнулся. Мы перешли дорогу, справа от нас показался вход в метро.
— Ты как-то рассказывал, что собираешь этикетки от пивных бутылок… — сказал Вадим.
— Я не отношусь к этому слишком уж серьезно.
— Сколько уже собрал?
— Больше ста.
— Неплохо.
Мы зашли в метро, прошли через турникеты. Встав на эскалатор, глядели на людей, глядевших на нас. Вадим спросил:
— Покажешь мне свою коллекцию?
Я кивнул.
Вадим ни разу не был у меня в гостях. К себе он тоже не приглашал, хотя жил один. После полугодичного общения я почти ничего не знал о нем. Как и со всеми остальными, Вадим сохранял со мной психологическую дистанцию.
Когда мы приехали, я проводил его в свою комнату и отправился на кухню ставить чайник. Спустя десять минут вернулся с двумя чашками чая и пачкой печенья. Вадим стоял ко мне спиной и глядел в окно. Когда я вошел, он не сразу повернулся.
— Красивый вид, — сказал он. — Любишь смотреть в окно?
— Да.
Вадим взял чашку и сделал глоток. Показал на аквариум, стоявший в углу:
— Почему рыбы?
— Не знаю. Просто нравятся.
— Других домашних животных не пробовал заводить?
Я пожал плечами:
— У сестры был в детстве попугай. Потом он умер. Но я был маленький — ничего не помню.
Вадим подошел к аквариуму, постучал пальцем по стеклу. Тронул бокс для музыкальных и игровых дисков, стоявший рядом на столе. Затем взял в руки механический будильник.
— Те самые часы, которые вечно тебя подводят? — спросил он.
— Да.
— На твоем месте я бы их давно разбил.
Вадим положил часы обратно, облокотился на стол и стал рассматривать то, что находилось под стеклом. Туда я обычно складывал разный бумажный хлам. Фотографии, календарики, расписания, квитанции, открытки, использованные билеты в кино, бесплатные приглашения. Наглядный архив моей деловой и культурной жизни.
Вадим достал из-под стекла один билет. Несколько недель назад я ходил в кино со своей второй девушкой, той самой молчаливой подругой. Это был последний раз, когда мы ходили куда-то вместе; вскоре мы расстались.