В середине дождя
Шрифт:
— Почему не выбрасываешь? Зачем копишь мусор? — спросил он.
— Не знаю. Как-то не выбрасывается.
— Любишь оглядываться назад… — задумчиво сказал Вадим.
Я вдруг ясно представил себе письменный стол Вадима. Наверняка, у него был идеально чистый стол. Как его телефонная книжка в мобильном телефоне.
— А где же пивные этикетки? — спросил он.
Я выдвинул ящик стола. В воздухе почувствовался легкий запах пива.
— Тут — наши этикетки, тут — немецкие и чешские. А здесь — все остальные, — показывал я.
Вадим
— Такое добро надо хранить в более подходящем месте. Не пробовал найти этикеткам достойное применение? — спросил Вадим.
— Когда надоест собирать, куплю большой альбом. И вклею всё туда.
На стене поверх ковра висела гитара, две картины-копии Моне и Дега, мой детский рисунок и грамота за второе место по настольному теннису в летнем лагере.
— Давно играешь? — Вадим показал на гитару.
— С 14 лет. Правда, давно не играл. Надоело.
Вадим перевел взгляд на картины.
— "Сирень на солнце", "Танцовщицы", — определил Вадим. — Нравится импрессионизм?
— Не мне. Одной знакомой. Ей, вообще, Франция нравится. А эти картины она подарила на день рожденья.
— А спортивная грамота? Хорошо играешь в пинг-понг?
— Плаваю лучше.
— Да, помню. Ты в бассейн ходишь. А что еще из спорта нравится? — спросил Вадим.
— Большой теннис, велосипед. И, наверно, бег на длинные дистанции.
— А футбол-хоккей, баскетбол?
— Не очень.
Вадим посмотрел на мой детский рисунок. Это был обычный пейзаж: лес, извилина речки, поле, дорога, уходящая вдаль.
— Красиво, — сказал он. — Где это?
— Подмосковье. Как раз там находился лагерь. В детстве любил рисовать. В лагере только и делал, что бумагу марал.
— А потом надоело?
Я пожал плечами:
— Просто вырос, наверно.
Вадим спросил:
— А есть еще?
Я прошел к книжному шкафу, достал большую папку. Сдув с поверхности пыль, протянул ее Вадиму. Один за другим он просмотрел все мои сохранившиеся рисунки, около двадцати штук.
— Сплошные пейзажи… А портреты есть?
— Не сохранились. Как-то сестру рисовал. Одну девочку из лагеря. А вообще, пейзажи у меня получаются лучше.
— Понятно. Я так и думал.
Вадим подошел к книжному шкафу. На полках плотными рядами были выставлены мои книги — часть из них перекочевала ко мне из родительской библиотеки, а часть приобрел я сам. Все издания были подобраны по собственному вкусу — глядя на полки, можно было понять, какого рода литература мне нравится.
На мою библиотеку Вадим глядел с неподдельным интересом. Затем протянул руку, чтобы познакомиться с книгами поближе. Выбирал он наугад и с непонятной целью: брал книгу, осматривал со всех сторон и ставил обратно. Я вопросительно посмотрел на Вадима. Он взглянул на меня:
— Ты не любишь оставлять ценники на обложке. Ни на одной книге я магазинной наклейки не заметил.
Я задумался и сказал:
— Да, не люблю. Сдираю, как только покупаю. Они мне
Помолчав, я добавил:
— С ценниками книги выглядят чужими.
— Правильно, — кивнул Вадим, словно я подтвердил его догадку.
Он повернулся к столу и оглядел, будто что-то ища. Спросил:
— А твоя девушка? Где фотография? — Вадим пару раз видел меня с моей молчаливой подругой.
— Не люблю выставлять личные фотки. А вообще, я с ней расстался. Неделю назад.
— Ясно. Скучно стало?
Я неопределенно мотнул головой. Вадим, как всегда, оказался прав.
Некоторое время он смотрел в окно. К печенью он так и не притронулся.
— Когда ты смотришь в окно, то вспоминаешь детство. Да? — спросил Вадим.
— Наверное. Да.
Он повернулся ко мне. Его чашка была пустой.
— Знаешь, что ты на самом деле коллекционируешь? Прошлое. — Вадим смотрел в чашку. — Твой взгляд обращен назад. Под стеклом твоего стола — пыль прошлых событий. Сеансы, концерты, дела. Но ни одной материализованной мысли о грядущем. Как будто будущего не существует. У тебя даже настольный календарь открыт на странице месячной давности. 19 февраля. Ты этого не замечаешь?
Я не ответил. Вадим продолжил:
— У тебя интересная комната. Она о многом говорит. Вещи, детали, убранство. — Он помолчал. — Из всей домашней живности, которую себе можно завести, ты выбрал рыб. Таких же молчаливых, как ты сам. Не требующих особого внимания — в отличие от кошек и собак. Живущих своей жизнью. За рыбами можно наблюдать сквозь стекло аквариума, но их невозможно понять. К ним невозможно прикоснуться. Никогда не задумывался об этом?
Я покачал головой. Вадим поставил чашку на стол. Потом сказал:
— Ты хорошо рисуешь, но тебе не даются портреты. Точнее — они тебе неинтересны. Да, сплошные пейзажи. Мир людей — далекий для тебя мир. Ты стремишься остаться наедине с собой. Или с природой. Тебе никто не нужен. В этом мире вообще никто никому не нужен. Запомни это.
Вадим вновь повернулся к окну.
— Даже в спорте ты привык к одиночеству. Тебе чужды командные виды — футбол, хоккей. Ты одинокий бегун на длинную дистанцию. Пловец-стайер. Теннисист. — Он сложил руки на груди. — Ты привык беречь свой внутренний мир и свое личное пространство. Сдираешь наклейки со своих книг. Не держишь фотографий близких людей. И коллекцию пивных этикеток хранишь в столе.
Он взглянул на меня и сказал:
— Есть такая буддистская притча… Как-то к одному гуру пришел человек и сказал, что желает у него учиться. Монах принял его в своей келье и провел с ним небольшую беседу. Потом посадил гостя пить чай. Взяв чайник, стал наливать ему чай в пиалу. Пиала переполнилась, а гуру все лил, лил, лил… А потом сказал гостю, что тот не годится ему в ученики. Ибо полон. А полную чашку невозможно наполнить.
Я задумался.
— Да, полная чашка… — Вадим помолчал. — Чай, кстати, у тебя вкусный.