В середине дождя
Шрифт:
Некоторое время мы шли молча. Потом она сказала:
— А ты не говорил мне, что рисуешь. Я и не подозревала… Иногда ты мне так понятен. А иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю.
Под парусиновым навесом продавали матрешки и буденовки. На брусчатке расселся лохматый гитарист и под заунывный аккомпанемент магнитофона бренчал старые мелодии. У гипсовой скульптурки размером в человеческий рост сидела девушка и читала книжку. Скульптурка женским голосом предлагала проверить состояние здоровья, а также взвеситься. Народ шел по Арбату, расслабленный солнцем,
— Я хотела научиться рисовать. Но у меня никогда не получалось. Наверное, не хватает таланта. Без него никуда. В поэзии точно так же. Из меня может выйти хороший ремесленник, а вот мастер — нет. Чтобы рисовать или писать стихи, требуется какое-то особое чутье, особый взгляд.
Она сняла солнцезащитные очки и сунула в сумку. Солнце пряталось за облаками.
— Ты обещала показать мне свои стихи, — сказал я.
— Я привезла небольшую подборку. Отдам тебе ее завтра.
Мы прошли мимо театра имени Вахтангова. Чуть дальше по пути было маленькое столпотворение — люди полукругом стояли, наблюдая что-то интересное. Мы подошли ближе. Внимание людей, как оказалось, занимали два фокусника. Один из них держал в руке колоду карт, другой — почему-то змею. Они громко объясняли то, что они сейчас покажут. Мы постояли, но, не дождавшись начала фокуса, пошли дальше.
— В детстве я очень любила фокусы и фокусников. В цирке с нетерпением ждала выхода иллюзиониста. А потом дома пыталась повторить то, что увидела. Наверно, это тоска по чуду. И…
Она замолчала. Мимо нас в воздухе проплыл мыльный пузырь. Самый настоящий. Большой, прозрачный, подрагивающий. За ним — другой, чуть поменьше.
— Ничего себе…
По воздуху плыли мыльные пузыри. То большие, то маленькие — взмывая выше, лопаясь. Аня посмотрела по сторонам в поисках источника "прозрачных радостей". Впереди, в лавке под навесом, сидела женщина в большой панаме. В руках она держала небольшой флакон с мыльной пеной. Из-под панамы выплыл очередной пузырь.
— Хочу, — сказала Аня. — Обожаю пускать мыльные пузыри у себя на Невском.
Она достала кошелек. Купив флакон, Аня улыбнулась. Улыбка счастливого ребенка. А я вспомнил о мягких игрушках, которые она носила с собой в сумочке. В этих, свойственных ей мелочах было что-то особенное.
Аня шагала, пуская огромные мыльные пузыри, а я шел рядом.
Впереди показалась Смоленская площадь. Аня, выдув последний пузырь, сунула флакон в сумочку и сказала:
— Слушай, я проголодалась. Организуешь мне обед?
У нее было отличное настроение. И ее всегда серьезные глаза почти улыбались.
— Как насчет "Макдональдса"? Сойдет? — спросил я.
— Сойдет. Не будем снобами.
В "Макдональдсе" было много народу. Гул людских голосов ровным фоном оттенял музыку для еды, типичной для ресторанов быстрого питания. Стоя в очереди, я вслушивался в знакомую песню на английском языке. Я все не мог вспомнить текст припева. Оглянулся — Аня задумчиво смотрела в окно.
Она все так же смотрела в окно, когда я подошел с подносом. Положила руки на стол
— "Torn". В школе это была моя любимая песня. "Illusion never changed into something real". Жестокая правда.
Я глотнул ванильного коктейля. По столу гуляли лучи солнца — облака за окном частично рассеялись.
— Мечтательница, — сказал я.
— Да уж.
Она зацепила вилкой кусочек салата и сказала:
— Это моя беда. Нельзя жить иллюзиями. Жить нужно сейчас. А я все надеюсь, надеюсь на будущее. На то, что все изменится. На то, что все станет хорошо.
— Тебя не устраивает твоя сегодняшняя жизнь?
— Мне чего-то не хватает. И я не знаю — чего именно. Может, моя жизнь слишком однообразна? Один день похож на другой. Учеба, работа, общежитие. А впрочем, я, наверно, слишком многого хочу.
Аня пожала плечами и сказала:
— А еще я боюсь чего-то не успеть сделать. Обыкновенное такое человеческое желание.
— А что ты хочешь успеть?
— Как все женщины — родить ребенка. Воспитать его. Ребенок — это самое главное. Еще сделать что-нибудь полезное. Найти работу по душе. Не перекладывать бумажки в кабинете. Занимаюсь ведь ерундой… И непременно съездить куда-нибудь. Посмотреть мир.
— У тебя впереди целая жизнь.
— Вот и я себя так успокаиваю.
В зале зазвучала песня Depeche Mode — "Enjoy the silence". Иногда сквозь поток рафинированной музыки здесь пробивались достойные композиции. Мы тоже некоторое время наслаждались тишиной. Я ел картофель-фри, Аня мешала ложечкой кофе-гляссе. В ее чашке постепенно таял белый шарик мороженого. Растаяв, он расплылся желтым пятном.
Солнце за облаками тоже было похоже на расплывшееся желтое пятно.
— "Желтое солнце светло блестит, Желтое платье в окне колотится… Знаю — она никогда не простит, Если осмелюсь я ей поклониться…" — сказала Аня.
— Ахматова?
Она кивнула. Я сказал:
— Небо чем-то притягивает — как и огонь. Я в детстве очень любил смотреть на плывущие в небе облака. Долго-долго…
— Вновь детство. Кажется, и ты, и я оставили в нем что-то очень важное.
— Наверно, все оставляют там что-то очень важное. Только не все об этом помнят.
Аня сделала глоток кофе и продекламировала:
— Сквозь окна светит понемножку, Прищурясь, спрячусь у дверей, Как в детстве — пойманы в ладошку Осколки солнечных лучей.
Я понял, что это стихотворение. Наверно, тоже Ахматова.
— Здорово. А дальше? — спросил я.
— Всё. Это четверостишие. Мое четверостишие.
Она не глядела на меня — только в окно. В руках — чашка кофе.
— Хорошее, — сказал я. — Мне понравилось.
— Правда?
— Правда.
Я понял, что ей было очень важно мое мнение. Она осторожно повернула чашку ручкой к себе. Так же осторожно она стала подбирать слова.
— Говорят, что человек, который пишет только для себя, — ненастоящий писатель. Потому что любому творцу необходимо знать, как оценивают его творение другие.