Вадимка
Шрифт:
– Остаешься ты один казак на два двора, остальные все бабы. Тебе, как старшему по команде, придется за все отвечать... Я проверил - все в исправности, косилки тоже на ходу, только и у вашей и у нашей нет запасных косогонов - есть только сломанные. Сходи в кузню к Лаврену Михайловичу, он их починит... Понял? А ну, повтори!
– улыбнулся дядя Василий, видя, с каким старанием Вадимка слушал его "приказ по гарнизону". Подчиненный был несказанно горд - он остается за старшего, он за все отвечает.
Едва дядя Василий уехал, Вадимка начал готовиться к покосу. На такого "старшего по команде" можно положиться: когда дядя Василь вернется, он увидит, что сделано куда больше, чем было приказано. А начинать хлопоты придется, конечно, с косогонов. И Вадимка отправился к Алешиным. Во дворе встретил беленькую, голубоглазую Настю. Она всегда была большая насмешница, но теперь разве она посмеет? Теперь он старший над Настей!
– Ну-ка, покажи, где у вас старые косогоны... В кузню пойду, распорядился Вадимка.
– А чего это ты такой важный нынче?
– удивленно посмотрела на него Настя.
– С чего бы?
Вадимка смутился.
– Сказано тебе... значит, неси косогоны.
– Там, за закромом, - кивнула Настя на амбар.
Старшему пришлось самому идти в амбар, оттуда он вышел, держа в руках сломанные железки; нахохлившись, не глядя на Настю, пошел со двора. Но самое обидное оказалось впереди: когда он выходил из калитки, услышал, как девчонка засмеялась ему вслед.
...В кузнице было полно густого, на редкость едкого дыма от курного угля; в дыму тенями маячили Лаврен Михайлович и его сын, постарше Вадимки, дувший в мех. Горн гудел, освещая склонившегося над ним Лаврена.
– Здорово ночевали...
– начал было Вадимка, но закашлялся и стал чихать.
– Ничего, брат, даже в пороховом дыму люди живы остаются, а это пахучий дымок мирного времени. Чихай себе! Здорово, здорово, герой... Ты пока что выйди-ка из кузни, у нас самая горячая минута... А ну, поддай жару!
– бросил он своему помощнику.
– Вот-вот.
Лаврен выхватил из огня две железки с раскаленными добела концами, наложил на наковальне один конец на другой.
– А ну слегка стукни молоточком... Да не бойся искры, нехай она тебя боится.
Сын всего несколько раз прикоснулся молотком к мягкому, как тесто, железу, и Вадимка с удивлением увидел, как концы приваривались друг к другу, получился цельный, настоящий косогон. Кузнец выхватил из рук помощника молоток и ударил по железу. Искры огненным дождем брызнули во все стороны. Вадимка со страху выскочил из кузницы.
Стоя у плетня перед открытой дверью, он залюбовался, как умелые руки - закопченные и жилистые - делали свое дело. Парнишка с восхищением поглядывал на вдохновенное лицо кузнеца, слегка озаренное светом раскаленного, теперь уже остывавшего железа. И это лицо, и мерный задорный стук молотка, и веселый звон наковальни, и терпкий запах курного угля все говорило о приходе мирного времени, все тут радовало малолетка, видавшего жестокую войну. Поднимавшееся из-за сада солнце решительно подтверждало, что теперь на Суходоле все будет хорошо - и люди перестанут гибнуть, и зерна в колосьях будет, конечно, больше, чем думают люди, хлеба хватит на целый год, а значит, и голода не будет...
– Ну, давай... что там у тебя?
– спросил Лаврен Михайлович, все еще постукивая молотком.
– Ты ж теперь остался на два двора и за косаря и за пахаря.
...Когда Вадимка возвращался домой с готовыми косогонами, он заметил, что в хуторе происходит что-то неладное. Люди, и на улице и во дворах, всматривались в поле - оно начиналось недалеко от хутора - показывали в ту сторону, были явно встревожены. Вадимка остановился и тоже стал смотреть. По дороге во весь опор скакали всадники. Сколько их - в пыли не разберешь. Вот они уже у Ветряков, вот они влетели на улицу, ведущую на майдан. Суходольцы хлынули туда же. Вадимка, забросив косогоны через плетень Алешиных, во всю прыть помчался вместе со всеми. На хуторской майдан к сельсовету стали сбегаться люди.
– Бандиты, - крикнул кто-то.
У ворот сельсовета стояло десятка два оседланных, потных, запыленных, сильно загнанных коней, их стерегли коноводы. Бандиты с остервенением винтовочными прикладами вышибали окна в курене сельсовета; во дворе жгли сельсоветовскую "канцелярию". Слышался звон разбиваемого стекла, треск оконных переплетов, густая ругань разносилась по майдану.
– Хватай, бей, жги!
– кричал рябой бандит, выбрасывая из выбитого окна папки.
Клочки серой "сахарной" бумаги разлетались по ветру. В рябом Вадимка сразу узнал своего знакомца. Роман Попов!
– Гуляй, Всевеселое войско Донское!
– Наводи полный порядок!
– Делай, ребята, на совесть, ничего не оставляй для другого разу!
Из ворот сельсовета вышел Яков Чугреев, вскинув ремень винтовки на плечо.
– Гости во двор, а хозяин со двора! Смылся, подлец! Кто видал Алешку Кудина?
– спросил он у хуторян.
– Да ты его лучше, лучше поишши!
– ответил ему насмешливый голос.
– Мы его найде-ем! Он у нас долго не пробегает! Я спрашиваю - где председатель? Ну?
Толпа молчала.
– Как в рот воды набрали, сволочи!
Яков сел на коня и поскакал к своему двору.
– Черта с два они будут Спиридоныча искать. Они же знают, что у него винтовка. Пока они его возьмут, так из ихнего брата ляжет не один... А их и так не очень густо, - тихонько говорил все тот же насмешливый голос.
– Председатель нам ишшо пригодится!
– послышалось где-то рядом.
Подождав, пока догорал небольшой костер из папок и бумаг, бандиты ногами стали разбрасывать пепел.
Потом они всей гурьбой вышли на улицу. Распоряжался высокий человек, выделявшийся своей выправкой и повелительным голосом. Вадимка обомлел. Он узнал полковника Мальцева. Тот снова был, как и раньше, в военной форме защитного цвета, только теперь без погон, в начищенных сапогах, в его лице тоже ничего не изменилось, у него вновь отросли пушистые и длинные усы. Полковник вел себя так, будто и не было новороссийского разгрома белых. Вадимке вспомнилось, как, уже идя в толпе пленных, переряженный в дырявую шинель, этот злыдень вовсе не считал себя побежденным. А теперь он снова воевал с советской властью. Только зачем ему такие усы? По ним можно сразу его узнать, а теперь это ему совсем ни к чему.