Вадимка
Шрифт:
Глава 9
"ПОЙДЕМ!"
Никогда до отступа Вадимка не задумывался, что значит для человека родной дом. А оказывается... до чего же хорошо, когда своя крыша над головой! Не надо думать, где тебе укрыться на ночь, будет ли у тебя нынче хоть кусок хлеба, найдутся ли люди, которые тебя пожалеют. Хорошо, когда рядом родная мать, которая, как говорится в сказке, не чает, где тебя посадить, чем накормить, как спать уложить. Вадимке казалось, что никогда он так не любил свою мать, как теперь. Ему не хотелось огорчать ее рассказом о Гнедом и Резвом! И Вадимка радовался, когда
– Пришел Василь Алешин. "Скрылся твой Вадимка от меня в Новороссийске, - говорит.
– Не иначе, как мотанул коней своих выручать!" Сколько я проплакала... Ну, рази можно было отбиваться от дяди Василя! Бог с ними, с конями! Сам бы остался жив в такое время!.. Эх, голова твоя несмышленая!
А как Вадимка радовался, что мать посеяла! Пусть немного, всего три десятины! Добрые люди помогли! Вадимке с матерью не придется побираться. Да и куда пойдешь? Кругом одна нужда! Вадимке хотелось накрепко забыть все худое. Теперь у людей должно быть все только хорошее!
Но жизнь врывалась к людям такой, какой она была. По ночам пережитые страхи возвращались к нему во сне, а причуды сна делали их еще страшнее. Днем сонная одурь выветривалась из головы не сразу, пережитое упрямо шло рядом, оно не хотело уходить. Люди тоже не давали забывать о нем. Хуторцы то и дело расспрашивали Вадимку, как проходила его дорога туда и обратно. Его рассказы были похожи на жалобу. Сочувствие взрослых ему было особенно нужно, когда он рассказывал о полковнике Мальцеве. Становилось так же страшно, как и тогда, зимой, в Хомутовской. Слушатели это видели. Не раз он слышал от казаков:
– Ну, ладно... Хватит... Полковника Мальцева мы знаем. Он себя-то не жалел... а уж людей и подавно, злыдень!
Казаки рассказали, что Мальцев командовал Лугано-Митякинским полком, а потом стал начальником оперативной части штаба восьмой бригады, куда входил полк. Суходольцы, служившие в этом полку, его запомнили.
Но пережитое было не только прошлым. Оно грозило вернуться. Говорили, что гражданская война вовсе не кончилась - на Россию идут польские паны, а генерал Врангель окопался в Крыму и думает все начинать сначала. А ведь у Врангеля есть и казачьи части, они рвутся на Дон, так что жди новой заварухи. По Суходолу шли разговоры.
– Подумаешь, сила - Врангель. Забился в Крым, как чурюкан под загнетку, и думает оттуда Россию завоевать. Фон, в черной бурке барон. Наступи только на чурюкана сапогом, и делу конец! Был фон да барон, и нет ни фона, ни барона!
Но кое-кто, особенно из стариков, опять начали шуметь.
– Не рано ли, ребята, вы домой прибегли? Сидите, за бабьи юбки держитесь. Ждете, что красные вам простят грехи вольные и невольные! Черта с два! Не пришло ли опять время гаркнуть "Всколыхнулся, взволновался". Аль забыли казачий гимн? Так найдутся люди, они вам его напомнят!
Найдутся люди, они вам напомнят! Все знали, о ком идет речь. По хуторам Митякинской станицы рыскал бандитский отряд, которым командовал Роман Попов.
Вадимка вспомнил своего знакомца, с которым провел последнюю ночь на кургане. Куда как не к рябому Роману убежал и Яков Чугреев.
Ко
...На другой день после возвращения Вадимки к ним в курень пришел Василий Алешин. Сосед страшно осунулся: лицо было совсем землистое, окаменевшее; глаза его словно застыли, двигался он медленно, говорил совсем тихо.
– Да на тебе лица нету!
– ужаснулась мать.
– Моли бога, Андревна, чтобы хоть нос-то остался, - усмехнулся вошедший.
– Ну, здорово, путешественник, - обнял он Вадимку.
Алешин пробовал отшучиваться, стал журить парнишку за "недисциплинированность" в Новороссийске, потом спросил - ну, как живете-можете? Но было заметно, что не об этом ему хочется говорить.
На его вопрос Марья Андреевна не ответила. Она посмотрела на соседа пристальным, долгим взглядом, в котором Вадимка ясно прочитал: "Чего ты у нас спрашиваешь? Да ты сам-то расскажи, как живешь-можешь? Облегчи душу-то!" Понял это и Василий. Он вздохнул и умолк. Заговорил не сразу.
– Вот уж не думал, не гадал... Полчанин, с каким сломал три службы!.. Всегда он был такой. Когда все спокойно, то и он человек как человек. Как только начался бой - он сразу сатанеет. Как гончая собака, какая увидала добычу. Скажешь ему, бывало, - и в кого ты такой зверюгой уродился? У него ответ всегда один - не люблю ничего делать наполовину! А теперь вот и мой старик на грех подвернулся ему под руку. Да он и родного отца не пожалел бы, стань он у него на дороге... Места себе теперь не найду... А ведь я ж этому выродку всю жизть делал только добро... Бедный ты мой батюшка! Алешин вздохнул.
– Да ты ж, дядя Василь, и домой-то шел, чтобы людям добро делать! кинулся успокаивать его Вадимка.
– Я же знаю!
– А ведь запомнил!
– посмотрел Василий на Марью Андреевну.
– Да-а-а. Было дело!.. Сидел это я на пристани, глядел на море, и так мне горько стало. Воевал, воевал и вот довоевался. Гонит меня мой же народ с моей же земли... И потянуло меня, грешника, домой, к моему плугу. Паши, Василий, землю, делай людям добро. Им некуда будет податься, и они будут платить тебе добром... Теперь сама видишь... Заплатили!
– А ты, дядя, правду говорил. Я вот пока от моря добрался до хутора, видал много людей. Добрых было вот сколько, - Вадимка широко развел руками, - а зловредных было всего двое - моя хозяйка, у которой я пас скотину, да Роман Попов. Ей-богу!
– Не будь, парнишша, добрых людей, ты бы и до дому не дошел. Не будь их, твоя мать ничего бы не посеяла. Но дело, понимаешь, в другом. Хорошим людям дорогу загораживают эти самые зловредные. Их с дороги убирать надо, они жить мешают.
– Не надо уж так ожесточаться, Василь. Мертвых не воскресишь, зачем же начинать новую войну?