Вадимка
Шрифт:
Вадимка обомлел. Как в это время переправляться через Дон, ему и в голову не приходило. На их степном хуторе их речка Глубочка разливалась бурно, но скоро входила в берега. Говорили, что на Дону полая вода держится долго, но что Дон под Ростовом разливается на целых семь верст, Вадимка услышал впервые... А еще собирался скакать домой на коне! Самому-то через Дон не перебраться. Когда отступали, Вадимка видел, что между Батайском и Ростовом несколько мостов. И на каждом мосту, наверно же, стоит охрана... А он в такую жару с полушубком да с валенками... Обязательно арестуют да в тюряху посадят!..
Вадимка готов был заплакать.
– Что же мне делать, дяденька?
– Тебе, хлопчик, треба переправляться на какой-нибудь подводе. Ты вполне сойдешь за подводчикова сына... Чего тебе горевать?
Вадимка заметил, что глаза возницы скользнули по его мешку, парнишка догадался, чего от него ждут.
– Дяденька!
– тихо сказал он.
– Я отдам вам ботинки, а вы меня через Дон перевезите... Ладно? Ботинки хорошие, солдатские, им сносу не будет... Вот поглядите! У меня есть ишшо валенки, да в них я обуваюсь на ночь... а то ноги мерзнут... Другого у меня ничего нету.
– Да где ж тебе взять это самое другое, - согласился мужик, осматривая ботинки. Он ударил их один о другой подошвами, сунул под какую-то одежину и сказал с равнодушным видом: - Ладно... Выручу... А то ще загынешь тут.
Счастливый Вадимка только хмыкнул носом.
...Батайск был забит красными войсками, возвращавшимися с Кубани. Стоял гомон, как на ярмарке. Пехота, конница и обозы вытягивались узкой лентой по полотну железной дороги в сторону Ростова. Все пространство между Батайском и Ростовом было залито водой, поблескивавшей на солнце.
– Ложись вот сюда, укрывайся своей овчиной, будешь нынче хворый... Спросят, кажи - ты мой сын, ездил с нами на Кубань за худобою да занедужав...
Вадимка улегся на оклунок с пшеницей, укрылся полушубком. Он хорошо видел, что творилось вокруг. Украинцы втерлись своими бричками в военный обоз, старший брат попросил красноармейцев говорить, что его повозки принадлежат к их обозу.
– Даешь, даешь!
– отвечали ему.
Разбитной харьковчанин пустился в разговоры с шедшими пешком красноармейцами. Несколько человек сели на повозку рядом с Вадимкой. Харьковчанин увлекательно и с подробностями стал рассказывать, как его не раз обижал гетман Скоропадский, грабил Деникин, разорял Петлюра, трясли гайдамаки, дважды ставил к стенке батька Махно. И только красные не тронули у него ни полена.
– А теперь вот взял сына с собою - дома все равно есть нечего - а вин свалился в дороге. Чи довезу живого, чи нет? Сыпняк не любит шутковаты!
– Сыпняк?
– переспросил кто-то, и все, сидевшие на повозке, мигом соскочили.
– Вот это пройда!
– Вадимка засмеялся под полушубком.
Но когда повозка осталась пустой, обнаружилась новая невыгода - ее стали останавливать на каждом шагу.
– Что за подвода?
– Не задерживай!
– кричали красноармейцы, ехавшие впереди.
– Чего надо? Из нашего обоза!
– кричали сзади.
И часовые отходили.
Вадимка с тревогой ждал - вот-вот случится что-нибудь худое! Но все шло благополучно. Однако ехать Вадимке было ужасно неудобно. Повозка тряслась по шпалам, то бешено подскакивая кверху, то срываясь куда-то вниз. Оклунок был твердый, как камень, об него пребольно билась голова. Все, на что смотрел Вадимка, казалось, тряслось, как в страшной лихорадке. Наконец мальчик не выдержал.
– Ой, уж дюже больно!.. Я сяду!
– заныл он, приподнимаясь. Невмоготу!
– и сел.
Около него сразу же появился старший возница.
– Что, сынок? Переворот мозгов получился? Это не беда. Ложись, ложись!
– И чуть слышно прибавил: - Я всем толкую, что ты помираешь, а то насядут на повозку... Волы и так еле тянут... Ложись, да живо!
Пришлось повиноваться.
– Ну и духотища!.. Раздягнуться, чи що?
– вздохнул младший брат. Это были единственные слова, которые от него слышал Вадимка.
– С глузду зъихав!
– ужаснулся старший.
– Скинуть одяг - дурная примета - тоди жди беды. Пока не переправились - терпи... Я сам давно зажарился!
Вадимка понял, что пощады ему не будет. Оставалось терпеливо ждать, когда же кончатся эти проклятые семь верст.
И вдруг до него донеслось, как засуетился и громко заговорил старший из братьев, стал благодарить красноармейцев, усердно начал хлестать по волам кнутом, повозка покатилась по ровному месту, мимо поплыли какие-то здания.
Вадимка понял, что переправа кончилась, они выбрались из обоза.
– Ну, ты ще дышишь?
– услышал он.
Парнишка сел, огляделся. Они ехали по немощеной улице, дорога круто шла вверх, дома были совсем не городские.
– Станица Гниловская, - объяснил ему старший харьковчанин.
– Слава богу, перебрались через полую воду! Господи, защити и помилуй!
– он размашисто перекрестился.
– Слезай, хлопче, разомни ноги... на гору волам тяжко.
Вадимка с трудом сполз с повозки, все тело невыносимо болело, трещала голова, ноги не хотели ему подчиняться.
– Ничего, ничего... я изловчусь, - прошептал он, пытаясь шагать, держась за повозку.
Но вот выбрались на гору. Отсюда Ростов был виден как на ладони. Все пространство от Ростова до Батайска, маячившего на горизонте, казалось совсем сказочным - вода от солнечного заката стала багровой. Вадимка остановился, залюбовавшись этой ослепительной водной, равниной. Вот и Дон, о нем он много слышал с детства, про него пели казаки в своих песнях. Это был его Дон. И пусть он, Вадимка, еще не дошел до дому, но он стоял на своей родной земле. Как хорошо, что в Новороссийске не попал на пароход. Стал бы он тогда чужим человеком на чужой земле. Спасибо дяде Василю!
– А теперь команда "Сидай!" - услышал он голос старшего подводчика.
Некоторое время ехали молча, потом старший снова заговорил:
– Ну, парень... Ежели б мы ехали прямо до дому, так мы бы, ей-богу, к тебе домой в гости завернули... А то мы заедем к родичам. Это много левее Донца... Тебе с нами уже не по пути... Так что забирай свое барахлишко...
Вадимка понял: через Дон тебя перевезли, значит, плату за ботинки ты уже получил. А теперь геть с повозки... Уговор дороже денег!