Валдаевы
Шрифт:
Волны белого пара ворвались в избу; клубы морозного воздуха были густы, и сперва Павел не различил, кто пришел, но когда пар рассеялся, увидел седого старца с трясущейся головой — он полз к Павлу на коленях.
— Узнаешь, сынок?
— Нет…
— Великанов я, сынок. Семеновский. Великанов-старший.
— Впервой слышу.
— Разве не помнишь? Шесть лет тому я и сыны мои обидели тебя…
— Не помню…
— Мы лису у тебя забрали… Которая в капкан попала…
— С капканами дела не имел, отец.
— Имел, сынок, имел. С тех пор ты нисколько не изменился. А я, как видишь, поседел. Не шутка — погореть шесть раз…
— Шесть раз… Ай-ай-ай!
— За шесть лет шесть раз, и все зимой… Не иначе, как один и тот же поджигатель мстит.
— Ведь это надо же! Шесть раз!..
— Не приведи господь кому другому. Сердце у меня поседело — не только сам. И нищим стал. На мне, милок, сума.
— Сними ее и положи на лавку.
— Ни лошади, ни коровенки, ни тебе другой надворной живности. Сыны мои по сторонам разошлись. Меньшой пишет, разжился деньжонками и хочет снова на хозяйство стать в Семеновском. Послал меня к тебе прощения просить. Иди, говорит, моли слезно, не то опять погорим. Вот и пришел: прости ты, Христа ради, нас, особо меня…
В сенях что-то зашуршало и глухо стукнуло. Павел вышел за дверь, увидал кошку, догадался, что она спустилась с подлавки; он запер дверь на засов, помог Великанову сесть на лавку и, сложив руки за спиной, спросил, шагая по избе:
— Значит, прощения просишь.
— Да, да, сынок. В прощающей душе всемилостивый бог живет.
— Бог?.. Я ведь тоже вас ради бога молил отдать мне лису. В ногах у вас валялся, поклоны бил за свое добро. А вы меня и за человека не сочли.
— Согрешили. А бог все видел… Наказал нас.
— Ан не он, не бог наказал. Я! — И помолчав, прибавил: — Та самая лиса небось не уцелела?
— Шкурка? С ней вот какое дело приключилось… Когда третий пожар был, ночью мы только сами выскочить успели. Знамо дело, и лиса сгорела. На-кось вот тебе за нее столбянку.
— Не надо. Не возьму, отец. Ты вон какой оборванный…
— Оголели, нищета одолела. Упал достатком. Раньше лесом да скотом промышлял, теперь вот нищий. По миру со старухой хожу…
— После первого пожара пришел бы, как нынче, в прощеный день, предложил бы, как теперь, красненькую, поладили бы.
Старик вздохнул:
— Да все она, гордыня, мешала. Денежку, сынок, возьми. Твоя она по праву.
— Да у меня руки отсохнут, ежели от нищего кусок приму.
— Скажи, сынок, простишь?
— Сегодня день такой — день прощения, и не прощать — грех на себя брать. Простим друг другу обиды, отец. Проходи к столу. Чем богат, тем и рад.
Во хмелю Великанов снова навязывал хозяину столбянку за лису, но Павел так и не взял. Старик заночевал у Валдаевых на печке, а в чистый понедельник, утром, Павел отвез его домой на лошади.
Ночью лесокрады бросили в Гордея Чувырина топор и тяжело ранили в бедро. С трудом добрел он до дому, и в тот же день жена Марья отвезла лесника в больницу.
Через неделю после этого происшествия, по дороге в имение Каров, на кордон завернула Лидия Петровна Градова. Обычно такая стремительная, на этот раз она вошла в избушку лесника осторожно, неслышно. Гурьян читал книжку, которую ему принес Аверьян Мазурин, а тому в свою очередь оставил студент Люстрицкий.
— Здравствуйте! Можно к вам?
— М-можно.
Градова назвала себя, и Гурьяну вспомнилось далекое Шушенское, напутствие Ульянова; однако он ничем не выдал себя, что знает, кто она на самом деле.
— Вы не Гурьян Валдаев, а по-новому… Менелин? — в упор спросила Лидия Петровна, пристально вглядываясь в глаза собеседника.
— Н-нет, такого не знаю.
— А где Гурьян Кондратьич?
— Вы его знаете?
— Ни разу не видела, но земля слухом полнится… Так где же он, все-таки?
— Во дворе, дровни чинит.
Гурьян торопливо поднялся и чуть ли не бегом выскочил из избы. Лидия Петровна подошла к стене, на которой висела фотография — мужчина и женщина; в мужчине она без труда узнала своего собеседника, а женщину видела в больнице в Алатыре. Лидия Петровна улыбнулась. «Куда как осторожны мы, Гурьян Кондратьевич!»
В это время он и вошел в избу. Смущенно улыбаясь, проговорил:
— Я вас слушаю, Лидия Петровна.
— Зачем такая мистификация, — все еще улыбаясь, спросила она.
— Надо было посмотреть, кто с вами. Знаете ли… никто из нас не застрахован от провокации.
— Я получила весточку от Надежды Константиновны Крупской. Вы ведь у нее учились?.. Вот она и посоветовала связаться с вами. Сама я тут давно — выслана в Алатырь под негласный надзор…
— Нет худа без добра, но дядя Гордей все-таки болтун. Вернется домой, я голову ему намылю.
Лидия Петровна снова засмеялась.
— Не будьте так суровы к нему: он помог мне найти вас при довольно сложных обстоятельствах. Не правда ли? А где лесничиха?
— В Алово поехала. Там, говорят, Вавила Мазылев открывает сегодня новую лавку. Перевоз через Суру продает, а деньги в оборот…
Поговорили о разном. Лидия Петровна заметила, что неплохо было бы купить перевоз — тот самый, который продается: пригодится и для сходок и на многое другое.
— Хорошо бы, — кивнул Гурьян. — Да вот беда — купилок нет.
Градова заговорила о том, что деньги достать можно. Пятьсот рублей Гурьян получит через Калерию Чувырину, экономку графа. Хорошо бы купить хорошего коня — ведь Гурьяну, наверное, придется много ездить. А как он смотрит на то, чтобы послать в Алатырскую типографию смышленого парня? Пусть учится печатному делу. Кто знает, может, со временем придется печатать листовки…