Веха
Шрифт:
Все эти страсти нам рассказывали те, кто забредал в нашу деревню. От этих рассказов мать потом долго охала и плакала, но всегда кормила людей и собирала хоть что-то в дорогу, за что люди целовали ей руки. От этого она ещё больше расстраивалась, и часами вздыхала, бормоча себе под нос непонятно что.
К концу января у нас также закончилась картошка, но ещё оставались крупы и, самое главное, мука, из которой мать всё реже и реже пекла хлеб. Корова перестала давать молоко, куры тоже не неслись, поэтому вся наша еда состояла из каши, борщей и сала, которое мать отрезала каждому всё меньше и меньше.
Наступала пора, когда становилось не до веселья. Я хорошо помню то чувство голода, которое сопровождало нас везде и всегда, будь мы в школе, или дома. Практически перестали бегать и дурачиться на улице. Все, от мала, до велика, ждали приход весны, чтобы, как говаривали взрослые, выйти на траву.
Февраль вообще тянулся нескончаемо, и было такое ощущение, что зима вообще никогда не закончится. Мы все стали худеть, особенно мать, она вообще старалась есть меньше, подкладывая нам, особенно Шурке, которой шёл только четвёртый годик, и она ничего ещё не понимала, что творится вокруг неё. В начале марта корова не разродилась и стала умирать, тогда отец вынужден был её зарезать, чтобы не пропало добро. Еда сейчас была на первом месте.
Нам действительно это очень помогло, и не только с едой, а ещё и в том, что нашей кобыле хватило корма до весны.
Мать очень долго плакала, что потеряли кормилицу, но сделать уже ничего нельзя было. Половину мяса мы обменяли на тёлку, и несколько мешков картошки.
Все ждали тепла, но оно не шло. Весь март мело, да так, что было ощущение будто это февраль, хотя день поболел, да и повеселее стало на сердце, понимая, что весна не за горами.
Она началась сразу и стремительно. Начиная с первого апреля, на улице установилась тёплая погода, а юго-западный ветерок помогал солнцу управляться со снегом. К середине апреля снега уже больше не было, а в конце апреля мы, пацаны, уже стали пропадать на пруду, таская домой свежую рыбу, которая за зиму успела подрасти.
В этом году мне исполнялось пятнадцать лет, и мне тоже надо было определяться о дальнейшем своём житие. Школу я окончил, у нас, как я уже говорил, была только семилетка, а я хотел тоже пойти учиться на педагога. Но после такого года, очень тяжёлого года, когда мы еле дотянули до весны, моя совесть не позволяла бросить отца с одними бабами, не считая Ваню. От него толку было мало, поэтому его и не воспринимали в семье, как достойного работника. На сенокосе он быстро уставал, после чего ходил и ныл, пока отец не давал ему подзатыльник, и не отправлял домой. Так он вёл себя на любой работе, поручать ему хоть что-то было бесполезно, поэтому мать, или отец всегда говорили мне, чтобы я делал, но привлекал Ивана.
Вообще он был неплохим пацаном, постоянно мечтал стать военным, никогда, никого не закладывал, ни на кого не жаловался, но был с ленцой. Даже отец ему говорил, что, дескать, не получится из тебя человека, только в военные надо идти, там дисциплина, да и траву косить не надо.
В колхозе я уже работал наравне с мужиками, ко мне прикрепили косилку и выдали коня для работы. После этого я сразу же почувствовал себя мужиком, даже говорить старался баском, хотя на вид мне было тяжело дать даже двенадцать лет. Я всегда был худеньким, не высокого роста пареньком, но очень шустрым непоседой, а на работе вытяжным. Некоторые мужики и то не выдерживали нагрузки, а мне было нипочём. Да и все мы были примерно такие же, включая и отца нашего, Харитона, правда после сорока лет он стал набирать и догнал по комплекции других мужиков. Прыть с годами у него не исчезла, он так же мог сутками работать, не зная устали.
После тяжёлого дня работы на колхозных лугах, а это было в аккурат на мой день рождения, мы с отцом возвращались домой на своей кобыле, запряжённой в обычную телегу, подъехав к дому, увидели баб, сидящих возле нашего дома на огромном бревне. Они, как всегда судачили о тяжёлой судьбинушке, которая выпала им в эти годы. Отец загнал кобылу во двор, мать тут же подошла к нему, а я стал поить лошадь из бадьи, заодно распрягая её. Отец услышал бабский разговор и не выдержал.
– Дуры вы, бабы! – серьёзно сказал он и, повернувшись к матери, добавил. – Это у вас-то судьбинушка? Луша! Расскажи им, бестолковым, как к нам заходила Марфа с дочкой! Вы даже представить себе не можете, как нам всем повезло! Вы знаете, что в Поволжье, да на Украине бабы детей своих варили, чтобы другие с голода не умерли, что целыми семьями вымирали! У них кроме воды вообще ничего не было. Да и не только там, горя хватило и у нас, на Брянщине, особенно в западных частях, где сплошные пески, а на Украине? Там сейчас основные промышленные стройки идут, вот и выгребали всё у крестьян, чтобы кормить строителей. Так что молите своего Бога, что мы все не испытали всего этого!
– Дуры! – снова произнёс он и, повернувшись зашагал в сарай, а я, покормив кобылу, погнал её на пойму реки, куда выгоняли лошадей в ночное.
Когда я вернулся, солнце уже висело прямо за деревьями нашего погоста.
Не успев зайти в дом, и повесить плётку у дверей, я был встречен недовольным голосом отца.
– Ну, и где тебя черти носят, босяк? – пробурчал он, сидя на своём месте за столом.
Все домочадцы также сидели за столом, и с улыбками посматривали на меня. На столе уже всё стояло и парило от горячих щей, которые аппетитно пахли, притягивая к столу. Возле отца стояла четверть самогона и несколько гранёных стаканов.
Я сбросил с себя куртку, и устроился рядом с ним по правую руку. Мать сидела напротив отца, а девчата по левую руку, рядом с отцом. Ваня примостился рядом со мной.
Отец потянулся за бутылью, и в это время в хату вошли Василий с Александрой, которая вела за руку малышку.
– Без нас не получится, батя! – произнёс он, едва переступив порог. – Хотите братишку без меня обмывать?
Потом он подошёл ко мне и, похлопав по спине, добавил. – С днём рождения, Павел!
За ним последовала Александра, поцеловав меня в щеку, отчего я весь даже покраснел.
– Ну, вот, паразит! – снова недовольно пробурчал отец, посматривая на детей, поджидая, когда они усядутся за столом, а мать в это время наливала им по мискам щи. – Опередил батьку!
Потом он разлил мутную жидкость по стаканам и, поднявшись за столом, посмотрел на меня.
– Ну, что Павлик! С днём рождения тебя, всё-таки пятнадцать лет, настоящий мужик! Мы тебя все поздравляем с этим! – произнёс он и добавил. – Так! Хватит об этом, а то в животе урчит, сил нет!
Мы все чокнулись, кроме Ксюши и Шурки, которым мама налила берёзового сока, заквашенного ячменём, и дружно принялись за еду. Есть действительно хотелось со страшной силой, поэтому все разговоры мгновенно утихли. Слышалось только аппетитное чавканье и отхлёбывание щей из деревянных ложек.
Только после того, как поели, то заговорили сразу все. Естественно, после сытной трапезы, стало веселее. Отец стал зевать и посматривать на переднюю комнату, но его остановил Вася.
– Батя! Послушай! Понимаешь, мне предложили работу финансовым инспектором по району! Ты, как на это смотришь, а то моя Шурка меня достала! Зачем, мол, тебе всё это, ещё горя принесёшь? Ну, какое горе? Я же наоборот могу пользу принести! – сказал он, прижав свою Шурку правой рукой к себе. – Ну, что ты мне скажешь на это?