Один человек скакал верхом, по своим делам поспешая,А следом бежала его собачка Фиделька небольшая.Он обращался к ней с ласковым словом время от времени,А она то отставала, то держалась у стремени.Ровной рысью бежала его добрая кобыла,А стояла жара, потому как дело летом было.Дорога была длинна, и часы за часами бежали,И вот наконец все трое ужасно устали.Лошадь стала спотыкаться и вся вспотела,И Фиделька выбилась из сил и отдохнуть захотела.Она легла на землю и жалобно заскулила,И хозяину пришлось остановиться, хоть его это злило.Он спешился и привязал лошадь к дереву,И она стала спокойно щипать траву,А хозяин мешок с золотом от седла отвязал,Положил на землю и Фидельке сторожить приказал.Сам же он улегся, укрывшись плащом,И вскорости захрапел, не думая ни о чем,А собачка прикорнула рядышком скромно,И ее охватила дремота из-за усталости огромной.Но заснуть как следует не удавалось ей долго,Ибо она не забывала своего долгаИ временами вскакивала и бегала с громким лаемВокруг мешка с золотом, что ею был охраняем.Время шло, а хозяин и не думал просыпаться,И Фиделька стала беспокоиться и волноваться,И стала, повизгивая, лизать хозяину нос и щеки его,Чтобы он пробудился от сна глубокого,Потому что верная собачка, чье сердце не знало фальши,Понимала, что им пора ехать дальше.Наконец она громко залаяла от волнения,И хозяин проснулся в беспокойстве и огорчении.Он заторопился и вскочил на кобылуПогоняя ее вперед что есть силы,Но Фиделька, несмотря на его крики и повелительные жесты,Нипочем не хотела уходить с этого места.Она тревожно лаяла и металась,То догоняла лошадь, то назад
возвращалась,И хозяин ужасно рассердилсяИ решил, что разум у собаки помутился.Фиделька пребывала в большой тревоге,А хозяин поскакал вперед по дороге,И собака его с трудом догнала,Когда он остановился у ручья, чтобы лошадь воды попила.Фиделька звонко лаяла, а хозяин думал: ну и дела!Похоже, собачонка полностью спятила. —И тут она помчалась назад, непонятной силой влекома,А он окончательно решил, что у нее не все дома.Он выхватил пистолет, и окрестность шумом выстрела огласилась,Бедная собака бездыханной на землю свалилась,А хозяин, лишась настроения беззаботного,Поскакал дальше, печалясь о потере полезного животного.Но отъехав недалеко, он внезапно остановился,Потому что вдруг мешка с золотом хватился,Каковой мешок неизвестно куда девался,То ли упал по дороге, то ли на месте привала остался.И он погнал лошадь назад в бешеной скачке,Тяжко вздыхая об участи бедной собачки,И, глядя на краснеющие на земле кровавые пятна,Горевал о потере своей невозвратной.И раскаянье впилось ему в сердце тысячью жал,Когда он увидел, что мешок с золотом лежит где лежал,А рядом простерт бездыханный собачий труп,И понял хозяин, как его злой поступок был глуп.И он приторочил мешок к седлу и поехал, торопясь к сроку,Оплакивая Фидельку, чью жизнь оборвал так жестоко.А эта печальная история нам наука,Ибо всем надо исполнять свой долг, как эта благородная сука.
ОСТИН ДОБСОН (1840–1921)
ДРУЖЕСКОЕ ПОСЛАНИЕ ЭСКВАЙРУ, ПРИ ВРУЧЕНИИ ЕМУ ЖИЗНЕОПИСАНИЯ УИЛЬЯМА ХОГАРТА
Любезный друг! — конечно, надоДля вас рондо иль хоть балладуСостряпать бы, но на сей разМне образцом стал «гудибрас».И впрямь — к чему нам выкрутасы?Писал размером «гудибраса»Джон Гей покойный — значит, мнеГодится тоже он вполне.А вы, я знаю, влюбленыВ тот век — и памяти верныЕго роскошества и блеска,Безумств, дурачества, бурлеска,Дуэлей, париков, памфлетов,Педантов и плохих поэтов,Фарфора «челси», паланкинов,Азартных игр и кринолинов.В те дни писатели, как овцы,Ножу издателя-торговца —Ох, эти Тонсоны и Кёрллы! —Смиренно подставляли горло;Дик Сэвидж, нагрузясь в пивнойДремать шел, как к себе домой,Под ковент-гарденские сводыВ компании шального сброда;А даму модную, бывало,Не раз Аврора заставалаЗа ломбером иль фараоном, —Супруг же, шляясь по притонам,Налившись до краев кларетом,Домой являлся лишь с рассветом,Чтоб праведным забыться сном, —Вот образцовый светский дом!Но сколько вкуса в их нарядах!Как весело на маскарадах!Как полон театральный зал!Великий Гаррик там блистал —Сегодня он преступный Ричард,А завтра в паре с миссис ПритчардМакбета нам изобразит,И желчный Сэмми Фут сострит,А Чарли Черчилль восхитится…Но полно! Иль длиной сравнитьсяПридется повести моейС известным списком кораблей.Вот книга вам. Ее геройНарисовал сей век шальной —Кутил, и щеголей, и дам,Тюрьму, театр, балет, Бедлам,И проповедников, и слуг,Развратников и потаскух,Повес, бездельников, банкротов,И юных дев, и тощих скоттов,И выборы, и модный брак,Судейских, шарлатанов, скряг,Ханжей напыщенных и своден,Старух, красавиц и уродин…Как в зеркале нам показалСвой век сей новый Ювенал.Но жаль: герою, как назло,С биографом не повезло.
СТИВЕН ВИНСЕНТ БЕНЕ (1898–1943)
ПАПА АЛЕКСАНДР БОРДЖИА УГОЩАЕТ ОБЕДОМ КАРДИНАЛА КАПУАНСКОГО
Вот и павлин! Каков!Не правда ль, наслаждение для глазЕго окрас? —Игра оттенков, глубина тоновИ переливы зелени, — а хвостКак блещет золотом!Здесь нужен тост!Отменный раритетТакой павлин — и надо в вашу честьЕго доесть.Я рад, что вы почтили мой обед,Вы в курии моей — бесценный лал!Но что я вижу — пуст у вас бокал!Венеции стеклоВам нравится? (Куда ты смотришь, эй, —Скорей налей!)Как женственно, изящно и тепло!Я сам в душе артист — да не судьба…Ну, пейте же! Te deum lau… Ба!Разбился? Ай-ай-ай!Примета есть, что, значит, был там яд.Пусть говорят!(Чего глядишь, другой бокал подай!)Вы побледнели? Выпьем, в добрый час!«Венера с Марсом», слышал, есть у васИ «Пляшущий сатир»Праксителя? Я отдал бы всю властьХотя б за частьСокровищ ваших, древность — мой кумир.Что за восторг — шедеврами владеть!Вы вздрогнули? Неловко вам сидеть?(Подушку, дуралей!)Угодно ль фруктов? Персики, как мед,И дивный плодГраната, что девичьих губ алей!И хоть купцы дерут за них вдвойне —Для гостя ничего не жалко мне.Позвольте, я сейчасРазрежу эту грушу пополам —Вот это вам!Болтают, что отравлены у насНожи — и яд с одной лишь стороны.Вы в это верить, право, не должны,Хотя, по правде, что ж,Оно удобно было бы, когдаВ деньгах нужда —Наследство, глядь, к рукам и приберешь,Хе-хе! Но вам не по себе, гляжу?Пора домой? Позвольте, провожу.Вот вам мое кольцо,Целуйте! Впредь прошу не забывать,(Скорей податьНосилки монсиньора на крыльцо!)Всегда для вас открыт мой скромный дом,До новых встреч за молодым вином!Прощайте, кардинал!(Домой доставить — и без суеты!)А, это ты,Лукреция! Что, собралась на бал?(Едва ли доживет он до утра.)Ну-с! Папочку поцеловать пора!
РОБЕР ДЕ МОНТЕСКЬЮ-ФЕЗАНСАК (1855–1921)
МЕЖДУ СОБАКОЙ И ВОЛКОМ
Teneo lupum auribus
Кто таится там в углуВ сумеречный час несмелый,Когда трели ФиломелыОглашают лес Сен-Клу?Кто в мои стучится двери —Верный пес иль хищный волк?Ведь в проказах знают толкЭти басенные звери.Это Аргус твой, Улисс?Иль собака Ламартина?Иль торчит из-за кулисВолчья жесткая щетина?Анжелика ты? Азор?Как зовут тебя, приятель?Ты На-ву-хо-до-но-сор?Или Фенрис, волк-вещатель?Кастор? Нестор? Или тыПесик Жана де Нивеля,Скачущий из темнотыВ голове, пустой от хмеля?Или бархатный волчок,Что в лучах туманной Фебы,Как уснули все эфебы,Греет нежность милых щек?Может, ты гонитель КраснойШапочки, разбойник злой,Обесславленный хулойВ детской сказочке ужасной?Лафонтеновский злодей,Что куражится до срока,Ужас агнцев и людей, —Или пес святого Рока?Может, в песенке простойО тебе поют пастушки:«Не ходите в лес густой —Волки бродят у опушки»?ПосылкаПес и волк, ты плач и смех,Враг и друг, слеза с улыбкой.Серебрится серый мехВ этой сумрачности зыбкой.В час когда и свет, и мракНераздельно вместе слиты,Ты мой друг и ты мой враг,Ты угроза и защита.Пес! — когда звезда, лучась,Ищет лунного осколка,В пасторальный этот часЗащити меня от волка!
Я раковину эту нашел в песке у моря.Вся чудной позолотой и жемчугом сверкала.Ее Европа дивной рукой своей ласкала,Мчась на быке небесном, с волной крутой в раздоре.К губам ее поднес я — полился звук, и вскореУвидел я, как эхо зарею распускалось.А чуть приблизил к уху — о кладе в синих скалахПоведала мне сотни таинственных историй.Так соль я собираю из горьких вздохов ветра,Что аргонавтов бросил в далекий путь по свету,Дарил Язону звезды в его прекрасном сне.И я волнам внимаю, их тайному биенью,И
ветру, что приносит волшебное волненье(Та раковина сердце напоминает мне).
ПЕСНЯ НАДЕЖДЫ
Вороньё в синем небе — грязно-черные стаи.И в дыханье столетья страх чумы нарастает.Далеко на Востоке смерть трудиться устала.Апокалипсис грянул? Народился Антихрист?К чудесам и знаменьям взоры все обратились.В возвращеньи Христовом — видят неотвратимость…Боль во чреве планеты столь глубокая зреет,Что мечтатель, парящий высоко в эмпиреях,Разделил с сердцем мира это горькое бремя.От убийц идеалов горе миру осталась.И затворником бездны человечество стало.Грубый молох вражды и войны вырастает.Боже мой, Иисусе! Отчего же ты медлилПротянуть свою руку этим хищникам бедным,Озарить свои флаги солнца отблеском бледным?Он является рано, жизни вечную сущностьОткрывая безумным и безрадостным душам,Сладость утра забывшим и во мраке заблудшим.Боже мой! Да придешь ты, да грядет твоя слава!Да придешь в звездной дрожи, в катаклизмах кровавых!Мир неси и любовь нам, милосердный и правый!Чтоб, мечтателя видя, бледный конь твой примчался,Божество в необычной песне трубной звучало.В сердце углем остался твой огонь величавый.
ФАЗАН
Золотой фазан встречал меня секретом:— Белый клад твой спрятан в кабинете этом,Смех ее чудесный весь искрится светом.На коврах — фигуры красотой блистали,И с вином столетним ждал бокал хрустальный,Стебли роз французских в вазах из Китая.Дар земли французской… В час перед свиданьем,Там, в уединеньи, в сладком ожиданьи,Свежий аромат свой розы ей отдали.Ужин ждал… Но стрелы грозные взмывали,Целились амуры, с глаз платки срывали,Масленичной ночью, ночью карнавальной!Шелковая маска сброшена невинно,В радостной размолвке был пролог недлинный,Очищенье пил я в сладких этих винах.Что за виноградник — страстные те губы!Легким жгут укусом, поцелуем губят,Как они безумны и как белы зубы!Жгучих губ коснувшись, я вина отведал,Из чудесных пальцев, что нежней рассвета,Брал я землянику и больших креветок…Я в костюм Пьеро был облачен той ночью.Радовался, слыша, как она хохочет.Отчего же горечь душу мою точит?Карнавальной ночи огненная россыпь.И прекрасна гостья в грустных моих грезах.Пламенные очи, губы, словно розы…Для нее в уютном этом кабинетеЯ — любовник новый, их полно на свете.Странник издалёка, тих и неприметен.Доносилось эхо песен карнавальных,С флердоранжем белым молча расставалисьТысячи невинных на ночных бульварах…И когда вино мне песню напевало,За окном, я видел, тучка проплывала,Фебу скрыв волшебным черным покрывалом.…Как-то у любимой я спросил ответа:— Ночь полна печалей — видишь ли ты это?Есть ли она где-то, Королева света?Не Она ль смотрела на меня? Померкнув,Отвечал фазан мне: Был любим безмерноТы Луной умершей, лишь Луною верной.
АНТОНИО МАЧАДО (1875–1939)
ФАНТАЗИИ АПРЕЛЬСКОЙ НОЧИ
Севилья? Гранада? О лунные танцы!На улицах узких — мятеж мавританский!По темным балконам, по белым ступенямБегут и вращаются лица и тени…И небо, закрытое дымкой апрельской.Вино молодое сулит мне дорогу.Бокал осушу — и душа моя дрогнет.Все грезы со дна поднимаются, что ли?Апрель, и луна, и вино золотоеПсалмы мне поют и любовные песни.Вот правая с левой сошлись стороною;Но чей это призрак бредет под стеною?Плащом прикрывается рыцарь забытый,И меч он повесил, и шляпа пробита…Луна проливает бокал белых грез.Блуждают мечты среди улочек тесных.И тень очарованно бродит за песней,По тем лабиринтам, то шумным, то строгим,Пока не откроются скрытые сроки…Бледнеет луна от таинственных слез.Вот домик знакомый. Привиделось, что ли?Балкон, и жасмины, и белые шторы,Белей сновидений луны снежно-белой…— Сеньора, час пробил. Мне ждать надоело!(Неслышно дуэнья вошла со свечой…)Я — призрак суровый, скажу по секрету.Я — тень, что настойчиво ищет рассветаВ ночи, где лишь звезды роскошны без меры.Я — бледный мираж, я — ночная химера,Что трон у луны отбирает мечом!Сеньора, о, как Вы наивно-прекрасны!Звездой одинокой мне видитесь ясноВ наплывах рассветных…Вы так молчаливы,Признанье мое Вы отвергли пугливо,Как голос Ваш нежный узнать бы я мог?..Но… тень возвратилась в свои сновиденья.За нею следит неустанно дуэнья.— Синьора, быть может, во мраке за дверьюЕсть призрак в засаде. В мой меч Вы поверьте,И лунным лучом заискрится клинок.Манеры старинные Вам непривычны?Лицо под плащом, комплимент лаконичный?А может быть, Вас удивил несказанноОпущенный меч мой и перьев касанье?И сам мой правитель, великий Гасул?О чувствах моих пусть расскажут Вам страстноШум улочек узких, звук речи арабской…Вы внемлете, стоя в окне мавританском.Мне с бледной луною никак не расстаться,И повесть об этом по свету несу.Расскажет пусть ночь мавританского сада,Где тихо звенит серебром серенада,Где прошлое в окна высокие входитДушистым цветеньем и эхом мелодий…Ночными псалмами белесой луны.Пусть волосы танцем расскажут, ласкаясь,Созвучия снов к небесам отпуская,Безвольные лица под пристальным взглядом,И запах духов из закрытого сада,Где в тихом гареме чуть теплятся сны…Я — стражник, сеньора. Псалтырь мне доверен,Хрустальный бокал, полный белых мистерий,И нежность напева, где мудро и простоСлились воедино Аравии звездыИ дух старины в андалузских садах…Но я умолкаю… Лишь лунные танцыМерцают, искрятся в окне мавританскомСквозь плющ, что по стенке сползает на землю,Где мох, разрушающий камни, не дремлет,Вздыхая о белой луне иногда.Ах, стать бы мне тенью весны быстротечной,Средь белых жасминов быть призраком вечным!Звучать в переливах мелодий чудесных.Я — тень тех певцов, я — забытая песня,Залог отгоревшей, но вечной любви!В словах самых лучших сказал бы об этом…Арабский ноктюрн исчезает с рассветом,И песни уходят,Псалмы — умирают,И лишь на губах утомленных играют.Я — бледная тень ускользнувшей любви……Луна умерла… Сновиденья взлетают,в ночных лабиринтах укрылась их стая.И двор мавританский — в ограде высокой.Восток, рассмеявшись, открыл свое око…
ХУАН РАМОН ХИМЕНЕС (1881–1958)
ОСЕННИЙ ДОЖДЬ
Струйки по стеклам стекают,С крыши срываются в камни,В ветках сирени сверкают…В сердце, где чувство остыло,Льются и льются уныло.Вечер туманом измучен.И, прорываясь сквозь тучи,Солнце свой отблеск колючийКаплей в окно уронило…Льется и льется уныло.Каждая капля — утрата.Юность ушла без возврата.Нет ни невесты, ни брата…Голову низко склонил я.Льется и льется уныло.Вечер, и капли в ресницахСерого с серым граница.Так отчего же мне снитсяУтро, и краски иные?Льется и плачет, унылый.
БОЛЕСЛАВ ЛЕСЬМЯН (1877–1937)
МОРОЗНОЕ УТРО
Снится солнцу ангел зимним утром.Серебристый — среди метели.Снег сверкает синью с перламутром,Словно древних духов постели.Вьется след до головокруженья;Мчатся сани, дымкою объяты.Мимолетным ветром их движеньеПо сугробам в петли выплеталось.Половина сна в снегу осталась,А другая — всё летит куда-то.Я — отшельник. Взволнован и бледен.И, с окошком пристроившись рядом,За санями бегущими следомУстремляюсь и мыслью, и взглядом.Заблудилась мысль в тумане где-то,Неустанно я ищу ответа.— Что за сани — там, в безумстве бега,Так летели бешено по снегу?Нам с тобой бы мчаться без опаскиВ этих санках, ветром оплетенных!Закружились бы в снегах бездонныхДве из снега вызванные сказки!Я б увидел — щиплет ветер шалыйГуб бутон, что только развернулся.А мороз бы жезлом прикоснулся —Цвел кораллом бы румянец алый!Заблудиться б… Нить следов прервалась,Дымкою опаловой объята.Половина сна бы оставалась,А другая — мчалась вдаль куда-то.И отшельник, словно призрак бледенИ взволнован бешеной ездою,У окна бы встал, виском прижавшись,Взгляд и думы посылая следомЗа санями. Мысль, не удержавшись,Днем взлетая в небо за звездою,Заблудилась в белизне тумана.Про себя б он думал неустанно:Что за санки там, в безумстве бега,Так промчались бешено по снегу?