Семи небесам не вместить Тебя,Они не в силах возносить Тебя.Любому творенью дано чтить Тебя,Оно пропадет, но вечен Твой лик.Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!О славе Твоей поют без конца,Не смеют узреть Твоего лицаСилы и Власти в Храме Творца.И кто посмеет, коль Ты так велик?Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!Любовь в слова как облечь сполна,Если славить душа днем и ночью должнаВеличье и Имя во все времена?И в сердце моем свет знанья велик:Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!Нет меры величию славы Твоей —Как в Скинии Ты уместишься своей?Колеса Причин и Следствий мощнейИ больше Ты, ибо могуч и велик.Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!С четырех сторон — изгнанью итог.И Четыре Зверя — тому залог.Лет Избавленья реки нам срок —Агнцам, чьим горестям счет великМой Бог, Господь, Ты безмерно велик!
РОБЕРТ САУТИ (1774–1849)
КОРОЛЬ ГЕНРИХ V И ОТШЕЛЬНИК ИЗ ДРЁ
По лагерю молча он проходил —Не смели его задержать.Молила, кланяясь, благословитьВнезапно притихшая рать.В монарший шатер отшельник вступил,С ним Божья была благодать.В
шатре том Генрих — английский корольНад картой склонился в тиши.Сраженья новые замышлял,Отраду грешной души.Король на гостя, что прибыл незван,От карт оторвавшись, смотрел.Отшельника вид почтенье внушал:Виски его белы, как мел.Взор старца был кроток, как у святых,Но всё ж дерзновенен и смел.«Покайся, Генрих! Моей ты землеПринес разоренье и гнет.Раскайся, король, истекает срокИ знай — суд Божий грядет.Где Блез течет, на крутом берегуЯ мирно прожил сорок лет,А ныне мне камнем на сердце легГруз горя, страданий и бед.Отрадно мне парус там было зреть,Скользящий по гладкой реке.Товаром груженые кораблиШли к городу невдалеке.Но паруса ныне простыл и след.А мукой истерзанный градМор, Голод и Смерть с тобой заодноТеперь превратили в ад.Отрадно порой было слышать мнеВеселого путника гласИ пение дев, бредущих домойС полей в предзакатный час.Но сторонится всяк путник теперьС опаскою здешних мест.Лишь дева на помощь тщетно зовет,И плач ее слышен окрест.Отраден тогда был мне смех юнцовИ лодок веселый бег.Мелодии сладкогласых виолОглашали высокий брег.А ныне я вижу, как по рекеПлывет лишь за трупом труп.Сними же осаду и прочь уйди,Покайся в грехах, душегуб!»Король воскликнул: «Не отступлю!Пребудет удача со мной.Узри же, отшельник, как сам ГосподьДал власть мне над этой страной!»Отшельник, сердясь, потупил свой взорИ скрыл укоризну в немДышало смиреньем старца лицоНо взгляд полыхал огнем.«Ужели мнишь, что за кровь и разбойТы сможешь избегнуть суда?За тяжкий свой грех, за зло, что творишь,Ты душу погубишь тогда.Покайся нынче же, грешный король,Иль участь твоя горька.Угрозу ты слышал мою и знай,Что Божья кара близка».Но усмехнулся небрежно король,Отшельнику глядя вослед, —И вскоре вспомнил на смертном одре,Что молвил анахорет.
СОВЕТ СТАРИКА КРИСТОБАЛЯ И ПРИЧИНА, ПО КОТОРОЙ ОН ЕГО ДАЛ
Однажды изрек старик Кристобаль:«Не требуй ты долг с бедняка,Ибо, хранящая от нищеты,И грех отведет рука».Однажды изрек старик Кристобаль:«Не будь ты к грешнику строг —Лишь Божьей милостью он, а не ты,Греха преступил порог.Надежда на Божью милость меняПоддерживает до сих пор.Презрев ее рок, я в юности могНавлечь на себя позор.«Я землю в аренду тебе отдам, —Мне помещик Энрике сказал, —Но я не шучу, гаранта хочу,Чтоб надежным был, как металл».Я беден был, друзей не имел.На паперти шел разговор,У церкви Святого Андрея [46] в день,Что освятил Исидор.«Пускай Святой Исидор за меняВам даст свое слово в залог.Святой в вышине другом будет мне,Ибо я на земле одинок».Мы в церковь вошли, и пред алтаремКолени я преклонил.«Я здесь одинок, святой Исидор,Молю из последних сил:Молю поручителем стать моим,Я правому делу служу.Но ты сурово меня покарай,Коль слово я не сдержу».Увы! Я работал спустя рукаваИ в срок заплатить не смог.Страшился я гнева Святого, но всё жПомещик был более строг.Из дома тогда улизнул я прочьУкрадкой в ночи — как ворНелегкая, видно, меня привелаК Святому Андрею на двор.О клятве, что принял святой Исидор,Я вспомнил и задрожал.Близость его подогрела мой страх —Как заяц я побежал.Всю ночь напролет я летел наугад,Подальше стремясь уйти.Но длань карающая меняГрозила настичь в пути.Устал я, но верил, что ныне спасен,Мне казалось, что мчусь я прочь.С рассветом увидел же, что без концаВкруг церкви бегал всю ночь.Раскаявшись, я на колени упал,Бил за поклоном поклон.И тут помещик пришел: «Кристобаль,Ты вовремя здесь!» — молвил он.«Хозяин, грешен! — покаялся я. —Работал спустя рукава,Но в епитимье всю ночь я бежалВкруг церкви и жив едва».«Коль ты ленился, — Энрике сказал, —Исправь же ошибку впредь.Не накажу тебя, но СвятойПусть хлебу поможет зреть».В раскаянье я возвратился домой,Работал как вол, что ни день,Святой Исидор трудам помогал,Покарав мою прежнюю лень.Однажды изрек старик Кристобаль:«Я не требовал долг с бедняка.Хозяина помнил и как егоБыла доброта велика».Однажды изрек старик Кристобаль:«Я с грешником строг не бывал —О ночи у церкви думал всегдаИ помнил, чем рисковал».
46
Церковь Св. Апостола Андрея Первозванного (Iglesia de San Andres) расположена на тихой улочке Мадрида, близ Plaza de Puerta des Moros. Ей предшествовал старинный храм, воздвигнутый над местом погребения Св. Исидора, Небесного покровителя Мадрида. Во времена Эспинеля, как он пишет, эти места были небезопасны. Путник в темное время, по его словам, «подвергал себя риску встречи с разбойниками, в особенности у прохода возле Св. Андрея, где часто укрываются разбойники». Ученые считают, что узкие темные улицы в испанских городах той эпохи таили множество опасностей. (Прим. переводчика.)
АЛЬФРЕД ЭДУАРД ХАУСМЕН (1859–1936)
***
Каштан роняет факелы, развеянЦветов боярышника аромат.Дверь хлопает, свет ливнями рассеян.Май на исходе; дай мне кружку, брат.Весна судьбы нам новой не предложит,Разрушил май златые алтари.Утешит ли грядущий год? — быть может,Но нам уже не будет двадцать три.Мы далеко не первые, наверно,От бурь житейских прячемся в трактир,Хороним планы и клянем всю сквернуИ подлеца, что сотворил наш мир.Несправедливость высшая — обманомЛишать всего, что жаждем обрести.Для душ веселье стало лишь дурманомК могиле на бессмысленном пути.Несправедливость; но налей мне снова.Не принцами мы родились на снег.В наследии людей судьбы основа:Хотим Луну — к ней сил добраться нет.Сегодня собрались над нами тучи,А завтра прочь умчатся все дожди.Чужая плоть сожмется в боли жгучей,Скорбеть душа начнет в другой груди.Не знает гордый прах иной юдоли —Не вырваться из гибельных цепей.Но, друг мой, нам ли покоряться боли?Взвали на плечи небо, эль допей.
ОРАКУЛЫ
В молчанье, чтоб речам внимать, шли на гору Додоны.Великий камень там застыл, источник била дрожь,В дубовой роще ветер стих, в сосудах медных — звоны.Где вторит эхо тишине — реклась богами ложь.Вопрос святыне задал я, чья речь не прекратится,Мне
сердце правду прорекло, прозрачней, чем вода.В пророческой пещере мне провозгласила жрица.«Нам скоро гибель суждена, не жить нам никогда».О, жрица, твой мне ясен крик, он разума не тронет.Пусть эхо смолкнет, пене с губ слететь давно пора.Вино вкусней, чем соль морей, но пьет ее, кто тонет.Та новость, что известна мне, нимало не стара.«Король, полмира покорив, войска ведет с Востока.Они пускают тучи стрел, сметают все в пути.Тот не вернется никогда, кто гибнуть рад без прока».Спартанцы сели на скалу, чтоб косы заплести.
***
На ярмарку в Ладлоу сотнями сходятся парниИз кузниц и с мельниц, оставив овин и стада.Милы им девицы, милы им попойки и псарни,Но части состариться не суждено никогда.Из сел, городов и с полей повалили гурьбою,Немало надежных и храбрых меж ними там есть,И много пригожих, и статных, и добрых душою,И мало кто в гроб унесет свою юность и честь.Хотел бы я их опознать по невидимым знакам —Счастливых ребят, что уже не узрит этот град.Удач пожелать незадачливым юным воякам —В путь парни уходят и не возвратятся назад.Но сколь ни гляди, их узнать и окликнуть не вправе.Вернут незатертой людскую монету туда,Где ждет их создатель — парней, что погибнут во славе,Которым состариться не суждено никогда.
***
Остынь, душа, остынь. Твои доспехи хрупки,Земля и твердь прочны на вековых корнях.Душа моя, тоске не делай ты уступкиИ не забудь о тех беспечных долгих днях.Во мраке рудников брат брата ненавидел.Я спал и не скорбел по льющимся слезам.Сочились кровь и пот, но в снах я их не виделНе знал забот, пока был не рожден я сам.А ныне тщетно я найти хочу причинуШагаю и дышу, смотрю на солнца лик.Остынь, душа, остынь. Нам видеть лишь годину:Пусть произвол царит, давай потерпим миг.Взгляни: земля и твердь больны с времен созданья.Вот думы тщетные, что сердца рвут струну:Презрение и зло, страх, ненависть, страданья, —Зачем проснулся я? И вновь когда усну?
ЭДГАР АЛЬБЕРТ ГЕСТ (1881–1959)
ТРОПЫ ПАМЯТИ
На тропах памяти всегда растут цветы минувших дней.Прекрасны прежние года: мы роз не видели красней.Побеги юной резеды нам улыбаются вослед,Фиалок сладкие ряды не увядают столько лет!Там мама нежною рукой ласкает у дверей сирень;Плывя вдоль памяти людской, вдыхаем ароматов теньИ вновь переживаем все былые радости не раз,Дань отдавая той красе, что детям ведома подчас.Старенье, смерть — живых удел. Хранит лишь память мертвых след;Кто пышной юностью владел, освобожден от мук и бед.Малыш, что Богом призван был так много, много лет назад,Младенцем в памяти застыл — я встрече с ним безмерно рад.Восторг не канул в бездну лет. Не уничтожат дождь и снегУшедшей розы дивный цвет, что знала ласку росных негИ в памяти свежа, как в миг, когда лишь сорвана была.Ее прекрасней ныне лик, чем в день, когда она цвела.На тропах памяти всегда цветет блаженство прежних дней,Бог дал нам власть, чтоб вновь сюда призвать их из страны теней.Ночами, будто наяву, мы входим в мир былых чудесИ грезим, глядя в синеву давно поблекнувших небес.
ФИЛЛИС МАКГИНЛИ (1905–1978)
РАЗМЫШЛЕНИЯ НА РАССВЕТЕ
Ах, если б в платьях «от кутюр»Любому нравиться повесе,Есть шоколад и конфитюр,Забыв о весе.С латыни текст переводитьИ заниматься римским правом.Семь дочек хочется родитьС веселым нравом.Ходить в брильянтах и шелках…Но есть заветное желанье:Мне б на балах и пикникахХранить молчанье.Ах, если бы молчать мне на банкетах.Досадно слышать каждый раз,Как, заглушая даже джаз,Слов трачу месячный запас,За фразой сыплю фразу.Но с детства — нет уж больше сил —Лишь колокольчик прозвонил,Так, словно черт меня подбил,Болтать кидаюсь сразу.Прием, девичник иль фуршет —Зачем перечить мне соседу,Спешить, как бабочке на светВстревать в беседу?Подруги, что меня умней,Не рвутся обсуждать всё скопом.Я ж в спор влетаю, как жокей,Лихим галопом.Кино, спектакли, сплетни дняСужу, ряжу о моде властной,И что ж? Готов убить меняСосед несчастный.Ах, если бы молчать мне на банкетах.Когда кипит котел страстей,Зачем же мучить мне гостейСентенциями всех мастей,Теряя всякий разум?Я спор веду как дирижер,Но тут выходит форс-мажор —Последний стойкий ухажерСбегает раз за разом.Фортуна, жду твоих даров!Мне б спать полдня и петь кантаты,На скрипке — лучше мастеров —Играть сонаты.Порхать изящнее пера —Гран-па исполнить без изъяна.Но только вспомню, как вчераВещала рьяно…Взамен богатства без труда,Хвалебных отзывов в газетах,Ах, если бы молчать всегда,Ох, если бы молчать всегда,Эх, если бы молчать всегдаМне на банкетах.
РОБЕРТ УИЛЬЯМ СЕРВИС (1874–1958)
ЛЕСОРУБ
Казенный конверт: небеса,Синяя вышина.Штампует здесь адреса,Глумясь над надеждой, Луна.Прочтет нам Смерть-прокурорОтсрочку иль приговор?Стою на Божьем клочке у дальнего края земли.Вздымаются пики вокруг, река бормочет у ног.Гадаю, зачем я был создан, впустую ли дни ушли:В последнем моем приюте настолько я одинок.В последнем! Да, смерть близка. Слыхал ли ты плач мужчин?(Рыданья корежат их души и рвут их, словно в аду.)Бывало, и я рыдал, но слез больше нет средь морщин,Сижу в пустынном безмолвье, покоя вечного жду.Покой! Ну, так вот он вокруг; безмолвье до самых корней.Оделись хребты в горностай, наряд золотой у холма.Илистый, синий Юкон бурлит у хибары моей.Мне, думаю, только река сойти не дает с ума.Ты — монстр безжалостный днем, ты — черствая, жадная тварь.Стремнины, пятна мазута — и смерч кружит над рекой.А ночью — Титан ты в муках, угрюмый, темный бунтарь,Навеки в бешенство впавший, жаждешь найти покой.Ты требуешь дань человечью, но не попаду в западню.Юкон, я нрав твой усвоил, и ты признал мой диктат.Я лес рублю и сплавляю, в Доусон плот свой гоню,Там деньги, виски и бабы, а следом за ними — ад.И ад и муки затем. Живя в одиночестве здесь,Я б жизнь, что осталась, отдал, чтоб бремя с себя свалить.(Отказано в искупленьи тем, кто злобствует днесь. —Те губы, что Бога хулили, не смогут Его молить.)Бессильный, как жук, что наколот навек на иглу Судьбы;Несчастный в камере смертных, к тюремной ограде взлети!Задавлен безбрежным миром, я жду, устав от борьбы,Тону в тишине, где лишь небо и звезды, как конфетти.Смотри! Из дальней долины рапира вонзилась в ночь,Прожектора луч с парохода — он молча шарит в горах.Вот гордая сила чужая, что тьму прогоняет прочь,Уверенно, торжествуя, везет и надежду, и страх.Словно смотрю на сцену — мне жизнь парохода видна:Мелькают веселые лица, доносится стук колеса.Сердце бьется всё громче, но падает вновь тишина.О чувствах в нахлынувшем мраке знают лишь Небеса.Быть может, меня замечал ты, быть может, меня жалел —Бродячего лесоруба, вот здесь у хибары моей.Однажды меня не увидишь; презренье — изгоя удел,Жалость меня не утешит: усну до скончанья дней.Была моя жизнь задачей: в ней ответа нет искони.Я бился, глуп и небрежен, не знал о тщете труда.И вот итог нулевой. Скорее, о Смерть, смахниС доски меня, будто школьник: однажды и навсегда.