Великая империя зла
Шрифт:
По разделу добычи банды, как правило, распадались, и все разбредались, кто куда, но спустя время, когда деньги заканчивались, они вновь собирались в крупные соединения для очередного наскока.
И в этой общей сутолоке трудно было разобрать, кто это в самом деле в седле: турок или китаец, приодетый во что-то подобное и сохраняющий в себе же признаки языка.
В тех местах, где они больше всего обретали пленных, их называли моголами, неизвестно почему. Очевидно, путая с той далекой страной, в которой когда-то удалось побывать
какому-то далекому предку тех же русичей.
По странному стечению обстоятельств, веры их были чем -то схожи по внешним признакам: и когда турки кричали «алла», задирая головы вверх, то те, подражая им, кричали свое «эй-йа-йа», делая почти то же.
И это в общей массе мешало рассмотреть истинного турка или китайца. К тому же, останавливаясь где-то в поле на ночлег или бивак, они вечером делали почти то же.
Одни, став на колени и подложив под них небольшие зеленого цвета коврики, молились, складывая руки перед подбородком у лица, а другие, в это же время, смотрели на них сзади или чистили своих лошадей.
Создавалось впечатление, что это просто часть охраны, соблюденная в походе. После этого наступал черед тех, кто якобы стоял на часах.
Теперь, уже они бросали под ноги какие-то свои коврики, в большей степени прямоугольной формы и того же зеленого или синего цвета, и, садясь как-то по-странному, но сначала на колени, тоже начинали молиться, так же вознеся руки и продвигая их дальше к небу.
Постороннему человеку и, особенно русичу, все говорило лишь о том, что это одни и те же люди, разве что их лица скрывают какие-то таинственные маски, так как китайцы, в большей степени, пользовались именно ними для большей безопасности, а заодно, чтобы их меньше узнавали среди общей толпы.
Их Будда запрещал всяческие вторжения на чужие территории, но существовало поверье, что, одевая маску, человек становится другим, и это не мешает ему творить что-то, не соответствующее их закону.
К тому же, китайцы были дополнительно оснащены специальным вооружением: огромным луком со стрелами.
Это тот неотъемлемый атрибут, который так же передавался из поколения в поколение.
Согласно закону и канонам Будды, настоящий воин непременно должен был умереть с луком и стрелами, так как в другом мире ему не с чем будет обороняться.
Поэтому, даже в самую смертельную минуту или в секунду смерти, они старались дотянуться до них рукой. И много таких трупов находили именно русичи, часто путая их с какими-то моголами, неизвестно откуда взявшимися на их земле.
Все это эмир знал, но в большей степени почерпнул в тех же походах, составляя свой анализ всему и руководствуясь донесениями разведки, которая зачастую тоже путала, что к чему, и лишь победив или отбросив врага, они уже по мертвым телам могли убеждаться в этом.
Иногда, их дозоры случайно наскакивали на целые захоронения таких воинов, скорее всего, умерших от какой-то неизвестной болезни.
Раскопав одну из таких могил, пять человек тут же погибли, лишь прикоснувшись руками к золоченым частям их оружия.
После того, эмир дал команду больше никогда этого не делать, и, в большей степени, они обходили эти места стороной.
Бывали и другие захоронения, но Абдах почему-то боялся их тревожить. То ли от до сих пор не отступившего суеверного страха перед чем-то неизвестным, то ли просто от ненужности этого мероприятия.
"Пусть себе покоятся с миром", - говорил он всегда воинам, отдавая последнюю дань живого погасшим, салютуя ятаганом вверх…
Мысли эмира перекинулись на дела настоящие. На корабле он находился не случайно.
Тот вел его в Крым к его старому и давнему, если не другу, то учителю в первые годы его молодости.
Обстановка складывалась так, что необходима было вести переговоры с тем же Юсуфом об укреплении северных границ империи и не допущении подобных набегов на русскоязычные племена.
Совсем недавно, царь московский прислал ему грамоту, в которой просил об оказании помощи в борьбе с захватившими часть его земель польскими шляхтичами и литовскими князьями.
Эмир долго обдумывал это предложение и даже вынес его на обсуждение Дивана. Но, к единому мнению, к сожалению, прийти не удалось, и теперь он сам лично решил поехать к Юсуфу и обговорить нужное прямо на месте.
– Во всяком случае, Юсуфу там виднее, - думал эмир, поражаясь внутреннему воображению другого человека, так круто изменившего всю его жизнь.
Султан приказал когда-то доставить в Стамбул его сына, и он с честью выполнил это, при этом, чуть не поплатившись своей головой.
Сейчас ему предстояло решить почти, что то же, так как, кроме дел государственных, у него была тайна и личная.
Он хотел преподнести юному султан-паше праздничный и почти отеческий подарок.
Эмир хотел женить его на русскоязычной девушке, предварительно введя ее в истинную веру его предков.
На все у него было не более месяца, ибо через месяц должна состояться коронация султанской власти в империи и вновь возведенный народом на трон султан станет править страной, как и его отец, погибший когда-то от рук заговорщиков.
Того же желала и его мать-султанша, которую после смерти султана эмир охранял, и которая вскоре обрела законную власть, когда Абдах зачитал последнюю волю султана из его вердикта, обязывающего перевести ее из неверной жены в законную супругу первой величины, то есть попросту, в образ первой жены султана, а значит, султанши и соответственно, матери наследника трона.
Но, так как женщинам страной править не разрешалось, то всю власть умирающий султан отдал эмиру, а заодно халифату, как ему способствующему в этом.