Великая империя зла
Шрифт:
Знания, обретенные временем во времени – вот, что главное, которое остается после нас".
И эмиру как-то сразу стало легко и свободно на душе. Он понял, что открыл для себя тайну соприкосновения мертвого и живого, либо зарождающегося вновь.
И от этого ему хотелось кричать на всю ширь и гладь этого беспокойного Черного моря.
Но, он сдержал свой порыв и посмотрел вперед. Где-то там, на берегу уже ждали его старые друзья и, наверное, волновались за него, как и он за других.
Так
И не это все равно главное. Главное то, что навсегда остается с нами, несмотря на все беды и невзгоды существования.
Это любовь и частичка того большого разума, которой наделен каждый и к которому он так хотел быть гораздо ближе.
Ветер усиливался, но до берега уже оставалось сравнительно немного. К тому же, эмир знал, что Мюр хорошо знает свое дело и выйдет из любого положения.
В этом он убедился давным-давно. И сейчас Абдах молча наблюдал зa его работой, стараясь понять, как лучше держать судно на ветру.
И это ему удавалось. Вскоре, полился дождь, и ему пришлось спрятаться под навесом, сооруженным здесь же на мостике. Это мешало ему смотреть на набегавшие волны и что-то определять.
Но, он уже понял и так, что к чему и не составляло труда самому проделать то же.
В этом и заключалась главная сила его превосходства и высшая степень к познанию.
Уметь распознать, уметь передать и вложить другому - и было той заветной судьбой, и целью его самого.
Вскоре, они причалили к берегу, который встречал их почему-то хмуро и так же дождливо.
"Что-то стряслось", - подумал эмир и тут же взглянул на небо.
Сквозь темные тучи он ясно увидел Юсуф-пашу, сидящего на коне в своем боевом наряде.
"Юсуф умер", - подумал он, и тут же ему донесли это с берега.
– Ну что же, придется улаживать все, как всегда, самому, - продолжил он, всматриваясь в береговую полосу и одновременно думая о чем-то своем...
Глава 16
В палатах стоял густой туман. Кто-то решил протопить печь на всякий случай, если царь скажет, что холодно.
Максюта, а теперь уже Малюта, как его прозвали подчиненные за особую любовь к художеству по голому человеческому телу своих подданных, сидел на высоком троне и кашлял, задыхаясь от вновь и вновь набегающего облака дыма, клубившегося, в основном, возле двери.
И когда кто-то заходил или выходил из палат, небольшое отделившееся от общей массы облако летело прямо ему в лицо.
Царь ворчал и сердился на всех и вся.
– Кто позволил затопить печь?
– кричал он во всю, боясь своего высокого голоса.
В отличие от предыдущих царей, он не обладал громоизвержением, но зато превзошел всех прелюбодеянием здесь же в царских хоромах и потреблением хмельной воды.
– И откройте эту чертову дверь, - снова закричал он, хватаясь, как и прежний государь, за свое сердце.
С вечера они с придворным батюшкой хорошо набрались и повеселились с какими-то дивными девами, привезенными аж из Челноков князем Радомским специально для царя.
С утра ему было тошно и дурно. Во рту чувствовался привкус вчерашнего потребляемого зелья, а в носу запах чихарды.
– Принесите мне выпить и поскорей, - закричал царь, снова схватившись за больное место на груди.
Слуги бросились в рассыпную, зная, что во дворце зелья нет. Бояре прятали его от царя, боясь снова лишиться государя.
К тому же, он был не так уж и плох в сравнении с предыдущими двумя. Бывали и у него лютые дни, от чего и прозвали его так, хотя в самом деле звался он по-другому.
Но, таких было немного, и все ж он меньше губил людей, нежели прежний. Говаривали, что от его руки погиб митрополит, но это только слухи по Москве-граде катились. Сам Малюта этого не признавал и всегда разъярялся, когда ему доносили о ходивших слухах.
И всегда говорил:
– Я не клал руки на его душу, а если бы и положил, то сказал бы за что. И нечего мне приписывать то, чего не делано государем. А тех, кто слух такой пускает, казню незамедлительно. Пущай знают, кто царь, а кто болтун. Ко всему, я не просто царь, а помазанник божий, так как могу рисовать химеры и прочую хворотбу.
Это было действительно правдой. В самом деле, царь умел рисовать больных какой-то гадкой болезнью или прочих смертных, отягченных чем-то.
Рисунки он клал себе в ларец и всегда приговаривал при этом, что не царское дело этим заниматься, но коли больше некому, то сойдет и он.
Вот таким был царь Малюта спустя семнадцать лет со дня прихода его на трон.
Много воды утекло с тех пор, как царь Иван умер. Много людей померло от голоду и холоду.
А еще больше покрыл мор, бродивший по Москве и пригороду целую зиму и весну.
Никто не знал, что это за болезнь такая, и люди умирали, как мухи.
В Москву-то и не ездили никто тогда, боялись заразы, а сам царь скрывался в подмосковной усадьбе, построенной специально в скором порядке, никого к себе не допуская, и даже не издавая указов.
В общем, жили, кто, как мог. Кто умирал с голоду и холоду, от мора и прочих болезней, а кто жировал в царском заселье, несмотря ни на что.
"Что поделать, коли у нас царь такой, - говаривали простые люди и смерды.
– Бог спасет, коли увидит сверху".
Вот так, в надежде на силу всевышнего и шли года. Нельзя сказать, что для России они были спокойными и особенно в зиму. Лютовали сильные морозы, а летом стояла жара, и кусали адские комары, величиной с ноготь, от чего люди снова болели, а некоторые даже умирали.