Великая империя зла
Шрифт:
А Стамбул не был таким в его понимании.
Он принадлежал всем, кто в нем проживал, ибо, если бы там никого не было, это уже был бы не Стамбул, а просто мертвый город.
Корабль потихоньку приближался к берегу, который показался вскоре после очередного качка вновь набежавшей волны на судно.
Шторм заходил со стороны, и это как-то удаляло их от желаемого берега, но в то же время, давало возможность попасть туда быстрее, если приспособиться к самой волне.
Поэтому, оставив свои мысли на корме, Абдах двинулся вперед к капитанскому мостику, который за последние пятнадцать лет сильно изменил свой вид.
Капитан судна был его давний знакомый и не кто иной, как эфенди Мюр.
После того злополучного случая с неудачно сложившимися для него обстоятельствами сохранения тайны в секрете, он оставил свой пост и занялся мореходством.
Навыки у него кое-какие были, так как еще его дед ходил по морю.
Эмир понимал Мюра, и никогда не приглашал вернуться обратно. Он прекрасно понимал, что человеку, которому
служба искалечила тело и душу, совсем не приятно к ней снова возвращаться.
Это удел только сильных, а Мюр к таким не относился. Он был более покладист, более свободолюбив и не особо любил насилие с любой стороны.
В общем, обладал как раз теми качествами, которые для государственной службы не годились.
Конечно, он был предан и, прежде всего, эмиру.
Все-таки тот, хоть и дал ему поручение, но в последнюю минуту спас жизнь. И за это Мюр вечно благодарил его при встречах, как бы постоянно напоминая о тех далеких временах.
Эмир не любил этого, но все же терпел, понимая, что их больше ничего не связывает, кроме воспоминаний.
После того, как Мюp ушел со своего поста, они очень редко виделись. И это лишало возможности совместимости в какой-то области развития их мысли.
При встречах они обменивались рукопожатием, а затем Мюр всегда почему-то притрагивался к своей искалеченной ноге, а уже потом начинал рассказывать о прошлом.
Словом, это был тот повсеместный ритуал, который ему казался неотъемлемым при встрече с таким весьма уважаемым человеком.
Но, все же иногда они обменивались и мыслями о том или другом, ибо, как не говори, а служба, даже в далеком прошлом, накладывает свою жизненную дань.
Именно поэтому, эмир и выбрал его корабль для сопровождения на другие берега.
Конечно, он руководствовался также и личной безопасностью, хотя во многом другие тоже уже проверены. Но, когда дело касалось особо важного, он доверял тем, кого давно знал и верил, что никогда не предадут.
И сам Мюр, видимо, понимал все это, так как не пытался чего-то доискаться от него самого и не спрашивал, куда и зачем они направляются.
В общем, это был тот тип человека, способного во многом, но не желающего отягощать свою судьбу тяжелой долей государственной, либо ей подобной службы.
Взобравшись наверх к Мюру, Абдах поздоровался, как и всегда, за руку. Со вчерашнего вечера они еще не виделись, и поэтому, рукопожатия были более сильными.
Мюр смотрел вперед, лишь изредка поворачивая голову к эмиру. Сейчас он был занят своей работой, от которой, в принципе, и зависела жизнь членов его экипажа и охраны эмира.
Кроме того, на судне были и торговцы, пожелавшие просто так пересечь море и полюбоваться другой его стороной, а заодно втайне и чем-либо поторговать.
И хотя они не говорили Абдаху этого, он все же знал их замыслы.
Но не ругался и, как говорят, не выводил на чистую воду.
– Пусть попробуют и здесь свои силы, - думал эмир, - не век же им сидеть в одном месте и приторговывать, в большей степени, контрабандным товаром, коим считался тот же табак, мак, свекла и картофель, невесть откуда появившийся у них на берегу.
Хотя, если честно, эмиру самому нравилось все это, разве что окромя курения и сделанного из мака опиума.
Этого он не понимал, так как считал и знал, что наивысшая точка сферы его блаженства наступает только в трезвом состоянии головы, когда она кажется полностью открытой для окружающего.
В такие минуты наступала эйфория действительного счастья, от которого кружилась голова, и хотелось кричать от радости наслаждения.
Но, они бывали редко, ибо, в большей степени, приходилось думать о чем-то и ком-то, а не наслаждаться.
Человек воистину был бы счастлив, если бы рядом был счастлив ему подобный.
Только в общей эйфории и можно было найти именно то, что он, казалось, искал веками.
Конечно, эмир пробовал все это втайне ото всех, даже от Гуляб, от которой почти никогда не скрывал ничего.
Но, все же, ничто не заменило ему ту минуту торжества и упоения здравого смысла, которую он испытал однажды и больше не терял никогда.
Это было давным-давно, лет тринадцать тому назад. Он как раз возвращался из далекого похода.
На коротком привале ему вдруг захотелось пить. Но, он не стал делать этого, так как воды было совсем мало, а идти еще далеко.
К тому же, его лошади тоже надо было что-то пить, ибо она несла на себе его самого и нуждалась в этом вдвойне. Поэтому, эмир, опустившись с лошади, решил пройтись просто пешком и размять отекшие ноги.
Это он делал вообще-то довольно часто, так как та же лошадь сильно уставала при далеких переходах, но тогда ему показалось это вдвойне нужней.
И он, совсем недалеко отступая, пошел в сторону восходящего солнца. Шагах в пятнадцати от лошади он сел и посмотрел на восход.
Солнце только всходило, и картина напомнила ему минуту первой своей победы.
Он зачем-то закрыл глаза и представил себе то же солнце. И, к удивлению, обнаружил его даже так.
Сначала эмир просто испугался и подумал, что это галлюцинации без воды, но все же удержал себя на месте и наблюдал, что будет дальше.