"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Мирьям убрала в лазарете и присела на койку. Закрытые глаза Коннелли запали. Большая, в ссадинах рука шевелилась на грубом, шерстяном одеяле.
– Я от него уйду, - пообещала себе Мирьям, - если мы выживем, если вернемся в Лондон, я от него уйду. Нельзя, после такого..., - она увидела, что больной опять начал дергаться. Устало, вздохнув, женщина взяла лоток для рвоты.
Перед рассветом Мирьям коротко постучала в двери своей каюты. От мужа пахло порохом. Стивен, принеся ей ужин, сказал, что ночью экипаж собирается делать мины для подрыва льда. Мирьям прислонилась виском к косяку двери: «Пойдем. Он не страдал.
– Опиума у меня много, - мрачно подумала Мирьям, положив, с помощью мужа, тело на укрытый холстом стол, - хватит на всех. Не хотелось бы, чтобы люди мучились..., - она поймала на себе жадный взгляд Стивена:
– Нет. Уйду от него прямо на Аляске. Наплевать, доберусь домой как-нибудь. Он меня одну ночь не видел, и опять...
Мирьям взяла инструменты:
– А если ребенок..., Нельзя ему говорить, он меня никуда не отпустит. Но я не собираюсь спрашивать. В марте, - быстро посчитала она, - к началу зимы ничего не будет заметно. Марте нельзя рассказывать правду, ни в коем случае. Скажу, что мы с ним..., с Петром, любили друг друга. Марта добрая женщина, она меня простит, обязательно. Один раз простила, - Мирьям стала вскрывать череп.
Они молчали, в полураскрытых ставнях поднималась белесая дымка, было холодно. Ночью паровая машина не работала, им надо было беречь уголь. Мирьям и Стивен оба были в уличной одежде. Она прерывалась, чтобы подышать на руки.
Мирьям показала ему сотни кист в серой оболочке мозга, показала личинок. Она достала пинцетом особенно крупного, извивающегося, длиной в три фута червя, выбросив его в жестяное ведро.
– Вычисти, - муж указал на вскрытый череп, - при мне. Набей тряпками, и приведи все в порядок. Он будет лежать в трюме, никто им не заинтересуется, но мало ли что.
Мирьям, не говоря ни слова, подчинилась. Стивен забрал и склянку со спиртом. Он бросил ее поверх того, что лежало в ведре, и взял из поставца бутылку с керосином. Корабль оснастили фонарями со свечами, но Мирьям попросила поставить в лазарете керосиновую лампу. Она давала более яркий свет, удобный при осмотрах и операциях. Муж зажег фосфорную спичку, пламя взметнулось вверх. Мирьям, посмотрела на тело Коннелли: «Господи, прости меня, пожалуйста».
Капитан Кроу подождал, пока огонь утихнет. Он вышел, унося с собой ведро. Вскоре, через открытые ставни, до Мирьям донеслись голоса матросов. Экипаж, не дожидаясь завтрака, спускался на лед, расставляя мины. Она набила холстом пустой череп мертвеца. Поставив на место кости, женщина начала зашивать его голову, медленными, точными движениями.
За последнюю неделю они продвинулись, как посчитал Стивен, ровно на две мили. Лед был вековым, тяжелым, приходилось расходовать много пороха. Труп Коннелли лежал в трюме, закоченевший от холода. Мессу по нему было служить некому. Стивен, в воскресенье, после завтрака устроил что-то вроде поминальной службы. Они прочли Псалмы, и спели те немногие гимны, что помнили.
Потом он спустился на лед и долго, внимательно осматривал борта «Ворона». Повреждений капитан не нашел, гребные винты были в порядке. Над серым, безмолвным пространством висел туман. Стивен отчего-то вспомнил дядю Аарона. Каноник приехал провожать их в Плимут.
Сидя за кофе, в «Золотом Вороне», он, внезапно, улыбнулся:
– Я тебя хоронил, милый мой. На Крымской войне, когда все думали, что ты погиб...,
Вокруг голубых глаз залегли глубокие морщины, но Аарон оставался все таким же, высоким, худощавым, с рыжей, в седине бородой. Лицо было загорелым, веселым. Священник, хоть его ферма и стояла за окраиной Кентербери, отказывался от экипажа:
– Пять миль пешком каждый день, яблоко из собственного сада, и доктор мне еще не скоро понадобится, - смеялся Аарон.
С тех пор, как старшая сестра выздоровела, и поселилась в Банбери, у него появилось оправдание поездкам в замок. Аарон говорил себе:
– Оставь. Джон твой племянник, они любят друг друга..., Оставь, отец Корвино, забудь об этом.
Полина всегда встречала его и Марию с радостью. Вечером, он, Ева и герцогиня сидели на террасе, или в библиотеке, обсуждая новые книги. Аарон просто смотрел на белокурые волосы Полины, вдыхал запах фиалок, и любовался красивым профилем. По утрам они ездили кататься. Аарон, со времен своей службы в армии, не потерял навыков наездника, Полина тоже отлично держалась в седле. Она рассказывала ему о судебных процессах, Аарон слушал:
– Джон в Дублине. Он раз в два месяца приезжает, а то и реже..., Нет, нет, не смей. Даже помыслить о таком нельзя.
Полина сказала, что осенью они перебираются на Ганновер-сквер. Священник предложил: «На каникулы пусть дети ко мне ездят. Дом большой, места всем хватит».
Ферма стояла на берегу Стаура, узкой, тихой реки. У Аарона был свой причал, ивы опускали в зеленую воду узкие листья. У них был сад с яблоками и вишнями и огород. Мария выращивала все овощи, от картошки и моркови до артишоков. Во дворе стоял крепкий сарай для коров и коз, и курятник. Мария все чаще, невзначай, намекала деду, что хорошо было бы еще завести свиней и овец.
– Овцы сами будут пастись, дедушка - горячо говорила девочка, - тем более, у нас есть собака. Пусть работает, - Мария гладила черно-белого, умного пса. Аарон привез его щенком из Эдинбурга. Священник ездил туда на собрание синода шотландской церкви. Пса звали Спот. Мария, с тех пор, как получила его в подарок, уговаривала деда отправиться в Шотландию еще раз. «Мы будем продавать щенков, - девочка бралась за бумагу и карандаш, - это, дедушка, очень доходно».
Аарон забирал у нее тетрадку:
– Хватит и того, милая, что мы медом торгуем, овощами и фруктами. Хорошо, что мистер Ригби все это забирает. Мне не надо самому на рынке стоять, - Ригби был их соседом, тоже фермером. Пасека стояла за домом, Мария, в широкополой шляпе, укутанная сеткой, вынула рамку для сот:
– Я, дедушка, хочу сыр делать. Если можно было бы свою лавку открыть..., - девочка, мечтательно, вздохнула. Аарон наклонился и поцеловал ее куда-то в шляпу:
– Вырастешь, и откроешь.
Были у них и кошки, целое семейство, и кролики. Рядом с кухней Мария устроила особые делянки, для трав. Срывая розмарин и шалфей, вдыхая сухой, острый аромат, Аарон вспоминал грустную музыку старой песни, услышанной от племянника. Дети любили, когда Джон играл на гитаре. Герцог учил с ними слова, а каноник сидел, незаметно глядя на Полину, немного улыбаясь.