Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
— Думаю, вернемся, — ответил Генри, — в Лондоне все-таки и отчим Мэри, и брат ее, и вся остальная семья — веселее будет. А ты не бойся, у Полли очень хороший отец, и жена у него прекрасная.
— Еще не по душе придусь, — мрачно сказал Кеннет, натягивая берет из тартана. «С детьми я хорошо лажу, а вот со взрослыми…, Ты же говорил, отец Полли на континенте?»
— Ну, как узнает, что ты приезжаешь, — вернется, — расхохотался Генри. «Ты же нечасто на юг выбираешься».
Лорд Кинтейл перекинул через плечо край пледа и решительно сказал: «Ну, ради семьи теперь придется,
Гудзон быстро посмотрел документы и присвистнул:
— Ну, теперь мы все вам обязаны, дорогой свояк. Хуже нет, когда корабль без вести пропадает, а теперь хоть мы знаем — что с ними случилось. Тут, я смотрю, не только английские капитаны. Вот, например, «Виктория», Мозеса Энрикеса — голландец, наверное.
Ну да ладно, посажу Джона моего все это по алфавиту переписывать, у него почерк лучше. А когда суд?
— Да завтра уже, — рассмеялся Кинтейл, спускаясь по каменным ступеням с холма. «Как раз с утра приговор вынесем, повесим всех этих мерзавцев, а в обед уже и венчание. Ты невесту ведешь, не забудь».
— Да как тут забыть, — Генри вдохнул запах еды, доносившийся из открытых дверей трактиров на Королевской Миле, и заметил: «Что-то я голоден».
— Мои сегодня с утра охотились, оленя жарят, у нас во дворе, — гомонящая толпа на полотняном рынке, завидев Кеннета, мгновенно расступилась и затихла. «Так что, — обернулся Кинтейл к Гудзону, — бери Джона и садимся обедать».
Они миновали собор святого Джайлса, — у входа уже были воздвигнуты два больших щита, увитые ветвями остролиста. Кеннент взглянул на рисунок — гора с языками пламени и, усмехнувшись, наклонив голову, показал свояку серебряную пряжку на своем берете.
— Ваша эмблема, — одобрительно сказал Генри. «Остролист, я знаю, ты говорил, растение вашего клана, а зачем тебе еще и орлиные перья?».
— Потому что я глава всех Маккензи, — улыбнулся Кеннет. «Так положено — три орлиных пера.
Полли мне рассказывала — в Новом Свете индейцы тоже их носят. Так, — он на мгновение задумался, — остролист я ей с гонцом отправил, а надо кое-что еще послать. Ты иди, я скоро вернусь».
Генри посмотрел вслед свояку и, свернув к тупику Барри, вошел во двор большого, трехэтажного каменного дома, откуда на всю улицу раздавались звуки волынки и резкие голоса горцев.
Полли стояла перед большим, в человеческий рост, зеркалом, поворачиваясь в разные стороны.
— Очень, очень хорошо, — одобрительно сказала Мэри. «И так приятно, что тебе можно венчаться с распущенными волосами. Этот остролист, что Кеннет прислал — для венка?»
Женщина подхватила пышную, волочащуюся по земле юбку из сине-зеленого тартана и кивнула: «Потом чепец надену, называется breid caol, ну, на их языке».
— А вы его учить будете, тетя Полли? — спросила ее племянница, любуясь белоснежным чепцом, отделанным серебряными нитями. «Ну, язык».
— А как же, — удивилась Полли. «Дети наши на нем будут говорить, конечно, выучу. Подай мне шаль, Энни, пожалуйста».
— Не замерзнешь? — Мэри потрогала льняную, с широкими рукавами, блузу сестры. «Все же осень на дворе».
— Ну, в церкви тепло будет, а потом, в шатрах, костры разожгут, — Полли широко улыбнулась.
«Больше тысячи человек на свадьбу придет, одних оленей семь десятков жарят». Она перекинула шаль через плечо и Мэри спросила: «А почему левое?»
— Потому что я жена главы клана, только они могут так носить шали, — Полли полюбовалась на себя и добавила: «Я потом ее заколю той брошью серебряной, с эмблемой Маккензи, что доставили от ювелира, и тоже украшу остролистом».
— И вы так поедете, тетя Полли, ну, туда, на север? — спросила Энни.
— Тут всего сто двадцать миль до Эйлин-Донана, мы за три дня доберемся, — отозвалась женщина. «А для седла у меня особое платье есть, ты же видела, тоже из тартана, но с капюшоном, и накидкой».
Кто-то робко постучал, и Мэри, подхватив свои юбки — серо-голубой, тонкой шерсти, прошла в изящную, украшенную картинами переднюю.
Она отворила дверь и строго сказала: «Кеннет! До завтра не подождать?»
— На одно мгновение, милая свояченица, — умоляюще глядя на нее сверху вниз, попросил лорд Кинтейл. «Просто это я должен сам передать, так положено. Вам там сейчас обед принесут, креветки свежие, устрицы тоже, так что садитесь за стол».
— Сейчас позову ее, — чуть улыбнулась Мэри.
Полли высунула голову на лестницу и ахнула, оказавшись в руках жениха. «Я тебя люблю, — тихо сказал Кеннет, целуя ее. «Смотри, это из того золотого фунта сделали, за который тебя выкупили».
Полли широко открыла черные глаза — на его большой ладони лежала булавка, украшенная крупными бриллиантами. «Два сердца, корона и наши инициалы, — шепнул Кеннет. «Это всегда дарят невесте перед венчанием. На счастье».
— Будет, — уверенно сказала Полли, приколов булавку к поясу юбки, и глубоко поцеловав мужчину.
— А зачем еще нужна эта булавка, — Кеннет вдруг рассмеялся, — я тебе расскажу брачной ночью. Не раньше, — он посмотрел на смуглые, раскрасневшиеся щеки женщины и добавил:
«Уже завтра».
— Завтра, — кивнула Полли, держа его руки в своих.
В большом, обшитом дубовыми панелями, зале, было прохладно. «Вот это и есть тот самый Лав? — шепотом спросил Джон у отца.
— Да, — Гудзон посмотрел на невысокого человека, что оглядывал собравшихся злыми глазами. «Подумать только, пятьдесят два корабля, — Джон вздохнул. «Это ведь больше тысячи человек, папа. А что будет с этим Нилом Мак-Леодом, который его привез в Эдинбург?»
— Пока посидит в тюрьме, а там посмотрят, может быть, его Величество пришлет указ о помиловании, — тихо ответил ему отец. «Хотя вряд ли. Вот, сейчас приговор будут читать».
Присутствующие поднялись, и Кеннет, развернув большой, украшенный печатями лист бумаги, громко произнес: «По решению суда, Питер Лав, и его сообщники, числом девять человек, будут увезены отсюда на пески Лита, там, где оставляет свои отметины прилив.
Там они будут повешены за шею до тех пор, пока не умрут. И да поможет им Бог. Заседание окончено».