Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Он сказал, чтобы я ни о чем не беспокоилась, что за лимузином не пустят хвост… – Густи еще не могла до конца поверить случившемуся, – он ждет меня у третьей колонны Большого Театра… – помня, как работает отдел внутренней безопасности посольства, Густи все рассчитала по минутам:
– В конце концов, я часть отдела, я Тереза, как сказано в папках на Набережной… – после обеда, заглянув в свою квартирку, она быстро нырнула в душ. Сердце часто билось:
– Он все мне объяснит. Он сказал, что любит меня и будет любить всегда, что он надеется
– В три часа дня, третья колонна. Я люблю тебя, Густи, я не могу жить без тебя… – ей надо было вернуться в посольство к шести вечера. Густи намеревалась, не теряя времени, направиться в секцию сувениров:
– Полтора часа на покупки, полчаса на чашку кофе на улице Горького и час на возвращение в Замоскворечье, пешком. Удачно сложилось, что сегодня хорошая погода…
Густи больше не заботили танки на Чек-Пойнт-Чарли. Она могла думать только об одном. Велев себе успокоиться, она закурила:
– Наверное, у наших теней был обеденный перерыв, – весело заметила Густи, – они жевали пирожки… – собираясь в ЦУМ, Густи не забыла о дорогом белье, купленном ей в Harrods, в Лондоне. Она взяла в Москву трусики и пояса, бюстгальтеры и комбинации, отделанные брюссельским кружевом:
– Чтобы мне не было так тоскливо, – девушка покраснела, – вечером я надевала белье и представляла себе Александра. Но сейчас все случится наяву… – она посчитала, что герр Шпинне каким-то образом догадался об ее истинной миссии в Западном Берлине:
– Я уехала, якобы в Америку, куда и он сам уезжал, и он решил найти меня через русских… – Густи понимала, что, пойди Александр к британцам, они могли бы больше никогда не увидеться:
– Ему бы солгали насчет меня, а меня бы на всю оставшуюся жизнь загнали в подвалы на Набережной, разбирать архивы… – Густи просто хотелось счастья. Думая о родне, она почти всегда боролась со слезами:
– У Маргариты расстроилась помолвка, но она наследница половины богатейшего предприятия Бельгии. Она недолго просидит в Африке, после защиты доктората к ней выстроится очередь из аристократов и ученых. Она станет титулованной особой или женой будущего Нобелевского лауреата. Ева снимается для Vogue, Сабина модельер, Адель звезда оперы и все они замужем. Ева тоже выйдет замуж за какую-нибудь знаменитость, вроде Грегори Пека… – актер всегда напоминал Густи об Иосифе:
– Он сказал, что я для него стала развлечением… – Густи было отчаянно жалко себя, – он женится на еврейке, а я ему не нужна… – Густи думала, что они со Стивеном вообще никому не нужны:
– Только папа нас любил, но он погиб, его убили русские… – она считала, что мачеха тоже не очень ей интересовалась:
– Если бы она спаслась, она бы сбыла меня с рук в закрытую школу, – вздохнула Густи, – я ей была ни к чему. Я вечная приживалка, у меня нет крыши над головой… – незаметно для шофера девушка сжала пальцы:
– Теперь все закончилось. Ради меня Александр не побоялся приехать в СССР, покинуть Западный Берлин. Я должна быть ему благодарна, я сделаю все, что он скажет. Я люблю только его, и так будет всегда… – хлопнув дверцей машины, она сверилась с часиками:
– Десять минут на покупки, и я увижу Александра… – миновав яркую афишу нового фильма, «Чистое небо», Густи скрылась в крутящихся дверях ЦУМа.
– Милая, ты услышь меня, под окном стою я с гитарою… – напевая себе под нос, Джон рассматривал вычерченную от руки карту Москвы-реки:
– Виктор позаботился, – сказал Лопатин, – у парня способности к рисованию. Но на операцию я его не возьму, пусть сидит дома… – Джон кивнул:
– Разумеется. Незачем в шестнадцать лет болтаться по ночам в лодках. Я в его годы тоже ничем опасным не занимался… – он надеялся, что Маленький Джон спокойно учится в школе Вестминстер:
– Он разумный парень, – успокоил себя герцог, – он понимает, что ответственен за Полину, да и Марта его никуда не пустит в такие годы. Хотя Теодора-Генриха она пустила… – Джон напомнил себе, что старший сын Марты совершеннолетний:
– Ясно, что он сам придумал весь план, – вздохнул герцог, – он чувствовал себя обязанным попасть в Советский Союз, отыскать нас… – Джон решил, что племянник перешел зональную границу в Берлине:
– Он, скорее всего, сделал вид, что выбрал социалистический образ жизни. Штази не могла пройти мимо, его взяли на заметку, отправили в Москву на учебу… – он не сомневался в Теодоре-Генрихе:
– Парень сын своих родителей, он аккуратен и осторожен. Вообще хорошо, что у нас появился такой источник. Может быть, Штази рассчитывает отправить его обратно на запад агентом… – он был уверен, что Маша не ошиблась:
– У нее отменная память, она и меня узнала, хотя Волк меня только описывал… – вспоминая встречу в Новосибирске, Маша пожимала плечами:
– Дядя, вы этого не видите, а я вижу. Вы все равно, – она указала на его повязку, – отличаетесь от советских людей. У вас другая осанка, другие повадки. Я сразу поняла, что это вы…
Джон незаметно взглянул на племянницу. Мария сидела с иголкой и нитками над их немногими вещами. Золото Волка требовалось вывезти из СССР. Девушка зашивала кольца и часы в подкладку старого ватника Джона. Для нее Лопатин тоже привез ватник и теплые штаны. Маша покраснела:
– Сие грех носить, дядя… – девушка повертела брюки, – я их давно не надевала… – Джон сварливо отозвался:
– Плавать в таком удобнее. Когда окажемся в Лондоне, можешь хоть всю оставшуюся жизнь разгуливать в платьях до пола, но сейчас лучше не рисковать… – он не беспокоился за Марию. Племянница не растеряла спортивных навыков:
– Она год сидела в тайге, – усмехнулся Джон, – где ее умения очень пригодились. Она рубила лес, строила келью, ночевала на снегу… – герцог заметил, что девушка стала чаще спрашивать у него о семье: