Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Твой отец погиб случайно, – шептал Саша, – наши военные не хотели сбивать истребитель. Это была оплошность, такое происходит в небе. Но я знаю, ты была уверена, что его убили вместе с моей мамой… – она шептала что-то ласковое, неразборчивое, привлекая его к себе:
– Я вырос в детском доме, – Саша искусно перемежал правду с ложью, – после войны я узнал, что я сын героя, летчицы… – о Сашином отце, разумеется, Невесте говорить не стоило:
– Но я ничего и не сказал… – он потушил сигарету, – а Невеста не 880, она купила слезливую легенду о несчастном сироте… –
– Я должен был во всем признаться раньше, любовь моя… – он всхлипнул, – но я думал, что ты от меня отвернешься из-за моего происхождения. Прости, что я лгал тебе, что притворялся немцем, больше такого никогда не повторится… – Невеста пока рассказала ему только то, что он и так знал:
– О моем младшем брате, – холодно подумал Саша, – и о смерти Чертополоха. Надо выяснить, с кем Чертополох встречался у тайника, окончательно подтвердить предательство Пеньковского, понять, что это за М и ждать, пока 880 вынырнет наружу… – несмотря на обилие дел, Саша теперь был уверен в себе:
– Больше она от меня никуда не денется… – он коснулся свежего синяка на нежной шее девушки, – у нее глаза пьяные, когда она на меня смотрит. Ее повело, что называется. Она сейчас думает не головой, то есть вообще не думает… – он обещал Невесте встречу со старым боевым товарищем ее отца:
– Он воевал с твоим папой в Испании, – шептал Саша, – он стал жертвой репрессий, но его реабилитировали. Он дружил с Вороном, они вместе летали под Мадридом, встретились в Мурманске…
Саша был уверен, что товарищ Котов в случае нужды изобразит хоть папу римского:
– Что она не расскажет мне, тем поделится с ним. У него великий дар располагать к себе людей, он гениальный разведчик… – Саша взглянул на нетронутую картонную упаковку среди сброшенного белья:
– Пользоваться ими было бы подозрительно, – он поднял бровь, – в порыве великой страсти о таком не думают. Но я был аккуратен, ничего не случится. Даже если и случится… – он потянулся, – я ее заставлю сделать аборт. Объясню, что пока не пришло время создавать семью. Она согласится, она пойдет за мной босиком на край света… – Невеста был ценна для них только на своем месте. Саша подумал, что в качестве перебежчицы девушка им не нужна:
– Она перебежит… – Скорпион зевнул, – она наплюет даже на брата в стремлении стать моей женой, но такое мне совершенно ни к чему. Надо кормить ее обещаниями, но ничего не давать… – он не собирался приводить девушку на Фрунзенскую:
– Я простой советский парень, пусть и внук Горского, – улыбнулся Саша, – я, можно сказать, наскреб по карманам трешку, чтобы расплатиться за такси. Не надо ей видеть, как я живу на самом деле. И вообще, в этих апартаментах поселится моя жена, а Невеста ей никогда не станет… – к «Мосфильму» их тоже везла комитетская машина:
– Она начала меня целовать прямо у колонны Большого театра… – Саша осторожно коснулся плеча девушки, – а в такси чуть ли не разделась. Хорошо, что ребята ко всему привыкли. Ладно, надо ее будить… – Невеста прижималась к нему всем телом. Саша ожидал, что просто так девушка его не отпустит:
– Хоть пять минут, а урвет. Истинная пиявка, и теперь мне ее долго не стряхнуть. Но дело есть дело, надо выполнять задание…
Заслышав в передней звонок, он насторожился. Здешний номер знали только дежурные Комитета. Неслышно поднявшись, Саша прошлепал босыми ногами к аппарату. В прихожей стоял сумрак, однако он не включил свет:
– Она может проснуться, а мне ни к чему, чтобы она слышала мои разговоры… – Саша сначала даже не понял, о чем сообщает дежурный. Выслушав коллегу, он коротко сказал: «Я еду». На том конце провода помолчали:
– Нет нужды, товарищ Матвеев, начальство сейчас в больнице. Продолжайте выполнять нынешнее задание…
Отозвавшись «Есть», звякнув трубкой, Саша устало прислонился к стене. Младшая Куколка, неожиданно впавшая в кому, лежала на операционном столе в отделении неотложной хирургии главного военного госпиталя.
Аня прислушивалась к недовольным голосам, гремящим из-за двери, выкрашенной облупившейся, белой эмалью. Сверху имелось окошечко, но стекло тоже замазали чем-то вроде известки. Как Аня ни старалась, она не могла разглядеть лиц врачей:
– Их несколько человек… – она до боли зажала красивые руки коленями, – хотя мы пока видели только комитетчиков…
Они с Павлом сидели рядом, на клеенчатой кушетке. Вокруг витал стойкий запах дезинфекции. На каталке притулился эмалированный чайник с кривой надписью: «Хирургия». Им принесли жидкого чая и два граненых стакана. Привстав на цыпочки, открыв рассохшуюся форточку, сопровождающий впустил в комнату прохладный ветерок осеннего утра:
– Можете курить, – разрешил он, – вам сообщат о состоянии вашей сестры… – в пять утра, после возвращения с приема у китайской делегации, их разбудили настойчивые звонки в дверь:
– Наде стало плохо на гастролях, – Аня приказывала себе успокоиться, – ее привезли срочным рейсом в Москву… – сестры они пока не видели и не знали, что с ней. Аня скривилась от тупого спазма в животе:
– У нас всегда так было… – девушка подышала, – когда кто-то болеет, другой всегда это чувствует. Надю оперировали, она может… – Аня не хотела даже думать о таком. Брат сгорбился, прижавшись лицом к ее плечу. Она ощутила горячие слезы на шее. Обняв Павла, девушка покачала его:
– Что ты, милый… – шепнула Аня, – наверное, у Нади всего лишь аппендицит. У меня болит живот… – она слабо улыбнулась, – не волнуйся, это рутинная вещь… – Павел шмыгнул носом:
– У одного парня в училище так было. Аппендицит перешел в перитонит, он едва не умер… – Аня подумала, что Надя могла не обратить внимания на боли:
– У нас обоих болезненные месячные. Если аппендицит совпал с этим временем, она, как обычно, принимала анальгин. Пила таблетки и танцевала, она всегда так делает. Она превозмогала себя, пока не свалилась… – близняшки болели бурно и быстро, с температурой, зашкаливающей за сорок градусов: