Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Павел не такой, он долго раскачивается, как говорила медсестра в школе… – брат мог чихать и кашлять неделями. Аня вспомнила бархатный балдахин над детской кроваткой, аромат меда и малины. Ласковый голос велел:
– Глотайте, мои хорошие, забирайтесь под одеяло. Сейчас вся хворь из вас выйдет… – отец менял им ночные рубашки и постели, укачивал на руках, вытирал разгоряченные лица девочек:
– Или не отец, – Аня прикусила губу, – это было летом, после смерти Сталина. Он умер в марте… – зэка из персонала виллы не скрывали радости, – а папа приехал в июне. Он провел с нами два месяца, но
– Мы с Павлом хотели послать телеграмму Наде, поздравить ее… – восемь лет назад, в августе пятьдесят третьего года, вместо отца на вилле появились визитеры в форме офицеров МГБ:
– Нам велели складываться, – Аня закрыла глаза, – разрешили взять со собой мопсов. Нас погрузили в самолет и увезли на Урал, в интернат… – им объяснили, что отец выполняет ответственное задание партии и правительства. Аня предполагала, что отца расстреляли вместе с Берия и другими, как выражались в газетах, шпионами запада:
– Шла борьба за власть, – подумала девушка, – в Китае тоже так случится. Мао не потерпит конкуренции, хотя бы со стороны Дэна Сяопина… – советско-китайские отношения, впрочем, интересовали ее меньше всего:
– Они спорят, – Павел поднял голову с ее плеча, – слышишь, даже кричат…
Пока еще председатель Комитета Государственной Безопасности СССР товарищ Шелепин не привык к разносам, но именно он сейчас случался в неуютной ординаторской отделения неотложной хирургии. На продавленном диване валялось забытое байковое одеяло с казенным штампом и затрепанный номер «Литературной газеты». Краем глаза Шелепин разобрал:
– Над Бабьим Яром памятников нет… – он бы никогда не подумал, что бывший главный гинеколог Западного фронта, полковник Фейгель интересуется поэзией:
– Впрочем, он еврей, – вспомнил Шелепин, – он сидел по делу врачей, его реабилитировали… – Фейгель, на седьмом десятке лет, оказался в главном военном госпитале на консультации:
– И решил переночевать после операции, армейские привычки никуда не денешь. Он еще на гражданской служил врачом в РККА. Хорошо, что он оказался здесь, когда привезли Куколку… – Шелепин посчитал за счастье, что разнос устраивал не находящийся с пациенткой Фейгель, а спешно вызванный в госпиталь член-корреспондент Академии, профессор Персианинов:
– Он штатский человек, он хотя бы не кричит командным голосом… – Шелепин видел, что и Персианинов еле скрывает ярость. Профессор нарочито аккуратно протер очки:
– Кто… – побагровев, он сорвался на фальцет, – кто позволил пичкать здоровую девушку, восемнадцати лет… – Куколка поступила в госпиталь под настоящим именем, но с переправленной датой рождения, – какими-то шарлатанскими снадобьями! Кто позволил накачивать ее до ушей гормонами… – Персианинов потряс бланками анализов, – вы понимаете, что искалечили ее здоровье, что она потеряла возможность иметь детей в будущем… – из объяснений профессора Шелепин понял, что произошел медицинский казус:
– У нее была многоплодная беременность, – устало сказал врач, – из-за лошадиных доз гормонов. Более того, она принимала таблетки от зачатия, что вызвало опасное осложнение, венозный тромб. С ним мы справились… – врачи вытащили девушку из клинической смерти, – но ни о какой беременности больше не может быть и речи, мы удалили трубу… – один эмбрион, как сказал Персианинов, развивался именно там:
– Второй был в матке, – профессор помолчал. Шелепин подался вперед:
– Значит, беременность продолжается… – проклятый эмбрион был единственной надеждой на дальнейшую работу Моцарта, – вы спасли плод… – Персианинов смерил его долгим взглядом. На лице профессора Шелепин уловил брезгливое выражение:
– Не спасли, – отрубил он, – нечего было спасать, у нее шел выкидыш… – председатель Комитета утешил себя тем, что у них в запасе осталась старшая Куколка:
– Вряд ли товарищ Дэн Сяопин на нее клюнул, то есть клюнул, но он не станет прекословить Мао из-за какой-то девки. Китайцы отрезанный ломоть, на них придется махнуть рукой. Ничего, мы объясним Моцарту, что произошел несчастный случай, то есть Куколка сама ему все объяснит. Она, правда, не поет и не танцует, но она сделает вид, что впала в депрессию из-за выкидыша. На доктора Эйриксена можно больше не рассчитывать… – Шелепин не ожидал, что ученый вернется в СССР, – ладно, настоящего отца мы еще подберем. Но Персианинов прав, не стоит больше рисковать и давать им, то есть ей, непроверенные средства…
Шелепин примирительно сказал:
– Хорошо, я все понимаю. Большое вам спасибо за помощь. Я уверен, что пациентка в надежных руках… – Персианинов шагнул к двери:
– Мы должны поговорить с ее родней, привезли же их… – Шелепин преградил ему дорогу:
– Привезли. Вот ее история болезни… – он передал профессору срочно отпечатанную на Лубянке папку:
– У товарища Левиной аппендицит, перешедший в перитонит… – Персианинов даже не коснулся картона:
– Я не буду, – заорал он, – не буду лгать ее семье, товарищ Шелепин, и доктор Фейгель не будет… – председатель Комитета отозвался:
– Будете, товарищ член-корреспондент. Вы оба члены партии, вы обязаны подчиняться ее приказу… – даже речи не шло о том, чтобы привезти в госпиталь зэка Эйтингона:
– Он ничего знать не должен, он и не узнает… – напомнил себе Шелепин, – он никогда не найдет ни Куколок, ни Фокусника… – Персианинов все отталкивал папку. В дверь проснулся длинный нос, блеснуло пенсне:
– Леонид Семенович, пришли результаты послеоперационных анализов… – Фейгель откашлялся, – я хочу добавить белка внутривенно. Бедняжка, видимо, сидела на строгой диете, для ее роста у нее почти истощение… – Персианинов кисло отозвался:
– Нас заставляют разыгрывать комедию, Иосиф Исаакович, ради прихоти Комитета Государственной Безопасности… – Шелепин не скрывал, кто он такой. Прошагав к папке, выдернув ее из рук Шелепина, доктор Фейгель сочно выматерился:
– Хотите врать, врите сами, – он метко метнул папку в угол ординаторской, – мы вам не помощники… – врачи, не обернувшись, ушли. Раздраженно смяв «Литературку», подняв папку, Шелепин сорвал с вешалки белый халат:
– Все надо делать самому. Прав гражданин Эйтингон, в нашем деле доверять можно только себе, и то с оглядкой… – изобразив на лице сочувствие, он отпер вторую дверь.