Вернуться в Антарктиду
Шрифт:
Михалыч просиял:
– Виктор! Рэхмэт, эйбэт. Эшлэрегез ничек? (Спасибо, хорошо. А как вы поживаете?)
Найти подход к сторожу Соловьеву удалось быстрей, чем к полному подозрений профессору. Стоило в первый же день заговорить с Михалычем на его родном языке, как тот проникся к нему неподдельной и почти отеческой симпатией.
Рассмотрев подслеповатыми глазами, что Соловьев заявился без верхней одежды, Михалыч засуетился:
– Чего раздетым бегаете? Холодно ночами-то! Заходите
– Да я не чаи пить пришел, Ринат Михаэлович. Вопрос есть.
– Спрашивайте, спрашивайте, дорогой Виктор! Всегда отвечу.
– У вас всюду на территории висят камеры видеонаблюдения. Работают они или так, для испуга?
– Работают, - подтвердил сторож, - но не все и не всегда. А что?
– Я только что видел, как какой-то удод через забор к нам лез.
– Ах ты ж, лалай-балалай!
– Михалыч всплеснул руками и поспешил в уголок, где были установлены мониторы, сейчас частично погашенные, темные. – Какому дураку это понадобилось? Ворота ж есть, калитка…
– Видать, не хотел он через калитку.
Система наблюдения казалась кустарной, для галочки, и Соловьев спросил:
– Почему не все камеры включены?
– Так все равно некому следить, они на запись поставлены, чтобы потом, если понадобится… Дарья Ивановна жмотится, нет у нас ставки для ночного сторожа, а я свою дневную смену отработал как положено.
– Понятно, - сказал Вик. Он не был удивлен подобному положению дел.
– Щас просмотрим, кто таков, где таков… - бормотал Михалыч, запуская на компьютере программу. Вик все сделал бы быстрее, но не лез, терпеливо ждал.
– В котором месте его заметил?
Соловьев объяснил, но на записи скверного качества особых примет разглядеть не удалось – один силуэт. Удирая, мужчина спрыгнул по ту сторону ограды и припустил наутек. Там был проход между заборами – машина не проедет, а человек протиснется и окажется на соседней улице. Единственно, что зимой пришлось ему пробиваться сквозь высокие сугробы.
Раз злоумышленник знал этот путь, значит, был либо местным, либо дотошным и наблюдательным. Вик склонялся к первому.
– Надо же, проворонил я. Эх, проворонил!
– сокрушался Михалыч. – Если бы не вы, так и спер бы у нас чего-нибудь. А то и окно разбил. Хоть ночного сторожа у нас нет, спрос все равно с меня.
– Неспроста он лез, - сказал Соловьев, - наводка у него. Есть ли у кого-то из ваших постояльцев большие ценности?
– Большие-то вряд ли. Хотя… есть одна бабулька. С собой в саквояжике драгоценности фамильные привезла. Бриллианты там у нее, рубины. Надевает по праздникам. Дарья Ивановна уговаривала поместить украшения в банк, но та ни в какую. «Когда помру, - говорит, - тогда хоть в банк, хоть в музей, а до поры при мне побудут». Директриса ее саквояжик у себя в кабинете держит, в сейфе. Неужто за брильянтами вор полез?
– Вполне возможно. Сейчас ночь,
– В полицию будем звонить? – спросил Михалыч. – Дарья Ивановна нас по голове не погладит.
– Давайте не будем, спугнули же мы его. Чего полицейскому предъявим? – спросил Вик и сам ответил: - Нечего предъявлять, кроме смазанной тени, было-не было, не понятно.
– Вот и я говорю, что ни черта не видать на этих телевизорах! – сердито выпалил Михалыч. – Если ставить систему, так чтоб толк был, но Дарья Ивановна жмотится, денег у нее лишних нет...
Вик взял со сторожа слово, что он никого постороннего на территорию пансионата днем не пропустит. Он был уверен, что сроки поджимают и преступники не станут долго тянуть.
Михалыч обещал стоять насмерть, но высказал опасение:
– А если они прям щас полезут?
– «Прям щас» не полезут, - уверил Соловьев. – Раз попытка провалилась, ко второй им заново готовиться надо. Ложитесь спать, Ринат Михаэлович, а вот с утра – глядите в оба!
– Мин сезне анладым (я вас понял), - закивал сторож и поблагодарил Соловьева за предупреждение.
Слово свое Михалыч сдержал. Когда на следующий день в пансионат попытались войти двое подозрительных визитеров, он буквально грудью загородил им проход. Да и Мила с Виктором, оказавшиеся поблизости, не дали им прорваться.
По поводу этих странных «родственников» Вик попытался расспросить по горячим следам профессора Загоскина, однако тот упрямо, а может, и боязливо держал рот на замке. Только один раз обмолвился:
– Они еще придут, придут за мной! Думал, в Америке будет опасно, не поехал с сыном, думал – тут укроюсь, но нет, они и сюда добрались, сволочи.
– Я хотел бы вам помочь, - сказал Соловьев вполне искренне. – Как мне вам помочь, Иван Петрович?
Загоскин посмотрел на него из-под насупленных бровей и поджал губы.
– Может, надо кому-то позвонить? Вашему сыну?
– Никто не поможет. Наш мир уже не тот, совсем не тот. Пала крепость!
– И все же я бы хотел попытаться. Винтана-судьба любит строптивых.
– Это верно, любит, вечно им особые задачки подкидывает, которые не всем по плечу. По плечу ли они тебе, Соловей-разбойник?
– Хочется верить.
– Ты Милку спасай, - сказал старик, - Людмилу нашу Ильиничну. Туго ей придется без защитника.
– Ей грозит опасность? – ухватился за эту возможность разговорить Загоскина Соловьев. – Что вы об этом знаете?
– Я ничего не знаю, а вот ты знаешь, вижу – по глазам твоим вижу, что очень уж ты непрост, Соловей. И неспроста у нас объявился. Вот только того, чего ты ищешь, у меня нет.
– А что я ищу?
– Такие, как ты, всегда ищут невозможного. Я тоже был таким, но сегодня все, что у меня было, давно вышло.