Весенняя сказка

Аверьянова Е. А.

Молодая девушка поудобнее уселась на своем диване и, пользуясь свободной минутой, пока никто не мешал ей, вынула письмо Прасковьи Андреевны, спрятанное на груди, и принялась еще раз, с наслаждением, внимательно перечитывать его.

Однако как же ей быть с бабусей? Разумеется, самое простое было бы немедленно написать ей и откровенно во всем сознаться, но Ирина не решалась на это. Как писать после двухлетнего молчания? Да и деликатно ли писать именно теперь, в самую тяжелую минуту, словно ее вынуждают к этому только неблагоприятные обстоятельства, из-за которых она вспомнила о своих старых друзьях? Нет-нет, она не в силах так поступить!

Пусть письмо бабуси останется временно ее заветной тайной; она никому не скажет о нем, но зато с этого дня Ирина постарается как можно усерднее работать, чтобы поскорее скопить необходимую сумму денег и тогда, в свою очередь, возьмет отпуск и на свои собственные средства поедет навестить бабушку. При свидании, на словах, другое дело: молодая девушка ей все-все откровенно расскажет, и она знает, она убеждена, что бабуся поверит ей!

Ирина откинула головку на подушки дивана, закрыла глаза и глубоко задумалась, еще раз переживая в воображении все, что ей пришлось выстрадать за последнее время… но постепенно мысли ее начали путаться, она все более и более уносилась в прошлое, настоящие образы стушевывались, тускнели, а на место их все живее и ярче выступали другие образы, другие картины…

Ирина видит себя маленькой кудрявой девочкой в своей дорогой Муриловке. Вот и их белая хатка над оврагом, и дерновая скамейка в саду Снегурочки, а у ног ее по-прежнему расстилается целый ковер полевых цветов. Ах, сколько тут колокольчиков, ромашки и белого тмина! Особенно белого тмина, и какой он высокий стал, он почти с головой закрывает маленькую девочку! Ирина прячется за него и радуется, что в саду ее ищет бабуся и не может найти, а за бабусей еще кто-то идет, в белом кителе, и тоже не видит девочку.

– Лева, я тут! – весело вскрикивает Ирина, раздвигая над головой кусты высокого тмина… и вдруг просыпается!

– Барышня, Глафира Николаевна вас обедать просят! – раздается у дверей голос Паши, старой пансионской прислуги.

Паша осторожно просовывает в комнату приветливое морщинистое лицо и с улыбкой смотрит на задремавшую девушку.

Ирина с удивлением открывает глаза.

– Ах, Пашенька, какой я чудный сон видела! – вздыхает она, нехотя поднимаясь с дивана. – Даже жаль, право, что проснулась!

– Ну что ж, барышня, разве не знаете, что воскресный сон до обеда всегда в руку бывает?! – смеется Паша, старательно оправляя перед зеркалом свои растрепавшиеся волосы и немного съехавший в сторону муаровый кушак черного платья.

– Как-как вы сказали, Паша? Воскресный сон до обеда всегда в руку бывает?! – быстро оборачивается к ней молодая девушка, и яркий румянец внезапно заливает ее смуглые щечки.

Минуту спустя Ирина уже входит в столовую начальницы, причесанная и корректная, но все с той же блаженной улыбкой на слегка помятом со сна раскрасневшемся личике и весело занимает свое место против Глафиры Николаевны.

«Какой милый ребенок! – мысленно любуется ею Дальханова, но тут же невольно с сожалением думает: – Однако как она будет справляться со своим вторым классом, заменяя нашу строгую Анфису Дмитриевну? Воображаю, как избалуются дети за эти два месяца! Ну да ведь, впрочем, ненадолго, куда ни шло! – успокаивает себя Глафира Николаевна. – Обойдемся и без Анфисы Дмитриевны пока, а там будет видно. Бог даст, приищем что-нибудь полегче для нашей Фомочки!»

***

После обеда начальница пожелала немного прокатиться по городу и предложила Ирине сопровождать ее. Погода совсем разгулялась, день был чудный и ясный. Сидя рядом с Дальхановой в ее удобном экипаже, молодая девушка с наслаждением вдыхала в себя свежий воздух.

Давно уже у нее не было так спокойно и весело на душе, как сегодня, и потому во время прогулки Ирина готова была по-детски радоваться решительно всему, что ее окружало: и голубому безоблачному небу, и пестревшим лавкам на площади, и куче чумазых ребятишек, игравших в бабки перед каким-то пустым сараем. Сегодня все-все казалось ей одинаково прекрасным!

Но вот на повороте в одну из улиц лошади их экипажа, случайно испугавшись какой-то опрокинутой телеги, вдруг так круто и неожиданно понеслись вперед, что кучер еле-еле успел сдержать их и при этом чуть было не сбил с ног какого-то приземистого господина в енотовой шубе.

Господин метнулся с дороги, посылая несколько крепких ругательств по адресу кучера; но вдруг, случайно заметив сидящих в экипаже Дальханову и ее молоденькую спутницу, почему-то сразу изменился в лице и начал пристально смотреть в их сторону.

– Что с вами, душечка, вам холодно? – с участием спросила Глафира Николаевна, заметив, как сильно вздрогнула и побледнела ее соседка.

Но Ирина ничего не ответила и, повинуясь невольному чувству страха, крепко-крепко прижалась к начальнице, словно инстинктивно ища ее защиты.

– Так вот, значит, каков этот почтенный герой нашего времени? – презрительно усмехнулась Глафира Николаевна, тоже заметившая теперь Лабунова и сразу догадавшаяся, в чем дело. – Однако какая же вы чудачка, Фомочка! – с улыбкой продолжала она. – Кажется, этот нахал просто гипнотизирует вас, и вы способны думать, что он даже на расстоянии может вредить вам?

Глафира Николаевна сняла с правой руки перчатку и, захватив в свою руку похолодевшую ручку молодой девушки, ласково просунула ее в свою соболью теплую муфту. Они так и доехали домой рука об руку, крепко прижавшись друг к другу.

Поздно вечером, когда Ирина уже легла в постель, собираясь уснуть, кто-то осторожно постучал в ее дверь.

– Кто тут? – испуганно проговорила молодая девушка, натягивая по самый подбородок свое тонкое байковое одеяльце.

В комнату вошла Дальханова. На ней был снова ее белый фланелевый капот, и черные волосы, заплетенные на ночь, по-прежнему спускались тяжелой косой за плечи. Глафира Николаевна подошла к молодой девушке и тихонько присела на край ее постели.

– Вы сегодня в первый раз засыпаете под моим кровом, Фомочка, – ласково проговорила она. – Я пришла пожелать вам спокойной ночи и перекрестить вас, моя детка! Спите с богом и не тревожьте себя больше никакими напрасными страхами, вы теперь со мной! – Дальханова низко нагнулась над нею. – Спите с богом, моя Фомочка!

Ирина чувствовала на своей щеке прикосновение ее нежной теплой руки, и почему-то ей стало вдруг так хорошо, как бывало только прежде, в раннем детстве, когда ее целовала и ласкала бабуся.

Молодая девушка с восторгом глядела в красивое бледное лицо, склонившееся над ней, и вдруг, не выдержав, откинула свое одеяло, присела на постели и, обвив обеими руками шею Глафиры Николаевны, начала покрывать ее лицо горячими поцелуями.

– Ах, как я благодарна вам, как я вас люблю! – шептала она, стыдливо пряча свое пылающее личико на груди Дальхановой. – Вы добрая, хорошая, вы чудная и такая красавица, красавица! Вас, должно быть, все-все обожают!