Вид из окна
Шрифт:
— Так это! — осенило Юрия Максимовича. — Получается, сделать то же самое, что Жорик сделал?!
— Ну да.
— Но при чём здесь Ромео и Джульетта?
— Да притом, что Зарайский отправил вместо себя на тот свет двойника. У меня нет никакого желания, чтобы кто-то умер вместо меня. Поэтому надо умереть самим и остаться в тоже время живыми.
— Круто, — признал Егорыч.
— Кино, — призадумался Хромов.
— Я позавчера вечером в храме был, — вспомнил Павел. — Не то, чтобы я хотел спросить у Бога, отчего со мной всё так в жизни произошло и происходит, а, наверное, у самого себя перед лицом Бога спросить хотел. Но когда зашёл внутрь, удивился: шла служба, и было очень много людей. И такое чувство, будто я на чужой
Павел некоторое время помолчал, молчали и собеседники. Потом заговорил Хромов.
— Я когда Жору похоронил, тоже в храм пошёл, чтоб всё, как положено: отпевание заказал, этот, как его, сорокоуст… За упокой… И тоже у меня было чувство, будто я совсем в другой мир пришёл. Сначала было душно, уйти хотелось поскорее, казалось, всё со всех сторон давит, и, казалось, будто сама смерть где-то рядом, а жизнь там — за воротами церкви. Кипит, движется. Я с первого раза даже не выдержал, вышел на улицу, отдышался. А тут подходит ко мне поп, и спрашивает: вижу, говорит, тяжело вам. Я ему честно признался: мол, там всё напоминает о смерти. А он говорит спокойно так: напоминает, конечно, но жизнь именно там. Вечная жизнь… И я потом снова в храм зашёл и уже совсем по-другому себя чувствовал. Спокойно как-то… И как будто камень с души упал. А потом ехал домой и думал, и на всю голову заболел, но никак не мог понять, как может быть жизнь вечной. А дома, только не смейтесь, я детскую Библию прочитал. Детскую!.. И когда про Христа читать начал, вся душа у меня наизнанку вывернулась. Вдруг стало за всю свою жизнь стыдно. Так стыдно, что, думал, слезами умоюсь. Смешно?! — насторожился Юрий Максимович.
— Чё ж тут смешного? — ответил Егорыч.
— Вот, рассказал, и как будто голый перед вами… — пояснил Хромов.
— А я, — начал Егорыч, — когда жена ушла, стал горькую пить. Уж не помню, сколько не просыхал. В больную-то душу хорошо льётся да вот не лечит. Совершенно честно полагал, что мне в этом мире хуже всех. И такое у меня перманентное состояние запоя было, что я и на буровых и дома постоянно в состоянии опьянения находился. Так, знаете, не падал, работал себе, косились на меня, конечно, но с обязанностями худо-бедно справлялся. Да и терпели, потому как с кем не бывает? Однажды на новое пятно надо было ехать по воде. Перед «метеором» час у меня был. Я бродил по Самарово, грамм сто, разумеется, в кафе «Иртыш» принял. Оно тогда как раз напротив Покровского храма стояло. Кафе — развальня такая с вечно пригоревшим пловом на все случаи голода. Вышел оттуда с изжогой, дорогу перешёл. А перед храмом увидел инвалидную коляску. Паренёк в ней лет двенадцати сидит. Прямо перед ступенями в храм. Я подошёл, помог ему, в храм закатил. Воскресенский-то тогда ещё только начинали строить. Поэтому основные службы в Самарово проходили. И в тот день отец Сергий служил — большой, кстати, подвижник. Закатил я паренька в храм и всё: не знаю, куда руки деть. Народ: «Господи, помилуй» и крестится. И паренёк мой крестится. И у меня рука — сама собой… И смотрю я на этого мальчугана в инвалидной коляске, а у него никакой тоски в глазах, а, наоборот, прояснение какое-то. А я, здоровый мужик, на жизнь жалуюсь… Ох и противен я сам себе стал. Потом мне, когда уже в город вернулся, отец Сергий пояснил, что совесть — это глас Божий в человеке. И если человек его слышит, значит, не всё ещё потеряно.
Нависшую после этого тишину нарушил появившийся Паша:
— Все исповедовались? — то ли в шутку, то ли в серьёз спросил он, но никто не обиделся.
— Ну как там, во внутренних органах? — осведомился Хромов.
— Дела идут. Могу отметить, что местная милиция, куда как нежнее, чем столичная. И самое главное, денег с меня не трясли.
— Ну садись, есть будешь?
— И пить тоже. Часа два уже маковой росинки в горле не было.
— Мы тут вообще-то всухую сидим, — заметил Словцов.
— А у меня строгие медицинские показания, — пояснил Паша.
— Девушка! — позвал официантку Егорыч. — Грамм двести «Русского стандарта», пожалуйста.
— Павел, — вернулся к теме Хромов, — ну а с Верой ты что думаешь?
— Мне кажется, что как только она будет меня видеть, у неё перед глазами будет эта безобразная сцена. И как бы она ко мне не относилась, она ещё долго будет стоять между нами. Может, всегда.
— Стоп, — отрезал Хромов, — если родиться заново, этого уже быть не должно.
— Но прежде она должна согласиться умереть, — логично завершил Павел. — Ни просто так, а вместе со мной.
— Если бы меня кто-нибудь любил, я бы попробовал сражаться за жизнь. Я бы за жизнь ни на жизнь, а на смерть сражался! — заявил Пашка, гипнотизируя принесённый графинчик с водкой. — А сейчас я воюю с синдромом отмены. Но недолго, — и торопливо налил.
— Егорыч, — обратился Словцов, — от тебя мне нужна помощь следующего плана. Нужна прописка. Регистрация. Потому что за границу я без неё не ходок.
— Не вопрос. Хоть у меня дома, хоть на любой буровой. Связи у меня есть — пропишем. Да и вообще — у нас сто таджиков и пятьдесят азербайджанцев на один квадратный метр прописываются, а уж одного поэта как-нибудь зарегистрируем.
— Но это надо быстро!
— Завтра, — спокойно заверил Егорыч.
— Я вообще зарылся бы где-нибудь в глухомани…
— Да на любой законсервированной буровой, сторожем тебя устрою. Экзотика — по самое не могу!
— Спасибо, это когда вздумаю написать книгу. Юра, — переключился Павел, — можешь помочь с выездом за рубеж.
— Деньги, виза — не вопрос, — с достоинством ответил Хромов. — Даже кое-где блатхаты у меня есть. Ткни в место на карте.
— И ещё… Вера всё равно должна с ним встретиться, этому не надо препятствовать.
— Сначала с ним должен встретиться я! — мгновенно вскипел Хромов.
— После всего… Только после всего, — поспешил успокоить его Павел. — Да и чем может закончиться ваша встреча?
— Не знаю, — хмуро ответил Юрий Максимович, — но испытываю ба-альшое желание посмотреть ему в глаза…
— Никто из нас не знает, какие обстоятельства заставили его так поступить, — заметил Егорыч.
— Ну почему же не знает? — усомнился Паша.
— Я знаю, — вздохнул Хромов. — Но жену и лучшего друга… — Он нервно скомкал салфетку. — Нельзя было так с нами! А уж Михал Иваныча…
— Юр, ты поговоришь с Верой? — переключил его Словцов.
— Не вопрос… Кто у меня ещё теперь есть?
— Вообще-то, она знает, как всё должно быть… — задумчиво сказал Словцов.
3
В последней трети двадцатого века были достаточно известны и даже популярны в околонаучных кругах опыты академика Козырева, которому удалось доказать, что время движется неравномерно и на высоких скоростях замедляется. Кроме того, время, исходя из этих опытов, как физическая величина, имеет свою силу. Учёному миру не стоило искать «аппарат старения» в организме человека, ибо старение определялось силой давления времени. Неравномерность течения времени и силу его давления, пожалуй, ощущал каждый. Иногда под прессом этой силы ощущает себя один человек, иногда группа людей, иногда целый город, а порой всё человечество. О том, что время человечества ускоряется, сегодня говорят довольно часто специалисты в самых разных областях знаний. Но никто не знает, куда мы несёмся. Что впереди: тупик, пропасть или финишная прямая?