Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография
Шрифт:
Виктор Шкловский, год рождения 1893.
11 августа 1980
Дорогой, попавший в качку, умный, задорный Вика.
Коротка стоянка…
Забудь про Ниточкина.
Не заглядывай в душ, когда в нем моется женщина… Только это трудно.
Корабль наш идет с вмятиной на боку. Надо находить стройность в мачтах. Море, ты, кажется, один об этом знаешь, имеет свой уют.
Ты умеешь видеть, умеешь спасать, умеешь последним уходить,
Плавай, друг. Вот и Сима тебя целует. А я отношусь к тебе не как к траве, а как к дереву. Деревья не боятся ветра. Ветер деревья причесывает.
Я пишу книгу и не могу ее дописать. Она просится стать историей стиля. Есть очень убедительные мысли (и страницы) о бесконцовости современной хорошей советской прозы. Концов мы не умеем делать. Пушкин (достойный пловец) отодвигал подальше Онегина… Ахматова (может быть, помнишь) Анна о том писала, как он способен спокойно писать конец с его высшей воздушностью.
Достоевский, Толстой не умели завязывать узел на конце, чтобы песок не просыпался. Чехов отрезал конец. Он заметил, что конец или смерть, или отъезд. Как он умен…
Я не умею быть молодым. А мне 88 год.
Моя книга про общую теорию, а не про энергию заблуждения.
Надо только не бояться усталости и плохого почерка. Ну вот… в шутке, в веселом разбеге карандаша. Живи долго, мальчик, долго, брат современник. Пей умеренно… У тебя есть то, что мне кажется молодостью. Я допишу книгу.
Виктор Шкловский
15 июля 1980
Дорогой Вика! Жизнь кончается. Но, по-моему, это ошибка.
Узнаю ли, что такое «Ничто», как закругляется огромная страна под названием «жизнь», пойму ли, как велика эта степь и что будет за ней?
Трудно жить, когда видишь, что жизнь твоя большая и трудная, трудно донести ее до конца. Трудно пересчитывать, кто остался, а с кем ты еще можешь говорить… Пропал брат. Война взяла сына.
Друзья могут увидеть даже самих себя. И больно мне, что они свою жизнь так странно истратили, будто не замечая.
Серафима Густавовна умерла. С соседями смотрим друг на друга, как мачты на корабле.
Так и не узнал, как надо смотреть на океан, как встречаются и расходятся корабли, — не знаю. Балтика рядом, как подоконник. Черное море и Каспийское — уже устали. Океан — дальше.
Я по-прежнему не только не пью, но и не понимаю, зачем вырывать страницы из этой и так небольшой книги.
Пишу книгу. Недавно вышла новая, называется она «О теории прозы». Читал ли ты эту книгу, книгу о том, как проходит жизнь?
Милый брат, не растрачивай море, не укорачивай и не уменьшай его, — нам незачем жить, если мы не любим его, и что близко и что далеко. Надо идти дальше, надо опять искать новые
Человек растет сам. Скажу пошлость: есть только неумирающие деревья. Есть и будут после тебя. Они зеленеют и с каждым годом уходят от тебя.
Мне 92-й год. Это много, или — не мало. Лет так много, что годы уже могут разговаривать друг с другом и, наверное, уже поняли, что такое вселенная.
Самому мне это понять труднее.
Ты водку брось. Сам видел по Юрию Карловичу Олеше, что это такое. Надо найти свою жизнь. Надо жить, видеть и связывать явления, понимать их, — хоть это и трудно. Найти свою жизнь человеку труднее, чем дереву. Понимание этого — удерживает от зависти к ним.
Искать в мире свою жизнь, скажу, заканчивая, искать без себя — невозможно.
Приезжай ко мне. У меня собака, которая любит греться у водопроводных труб. Приезжай. Прочтешь мои книги, увидишь, что я не классик, а даже в классы не собираюсь ходить. Книг много. Из них, в крайнем случае, можно будет сделать несколько памятников или построить, как из плит, дом, в котором будет жить эхо.
Приезжай. Пить не стоит. Приезжать для того, чтобы пить, — не стоит, не стоит даже железнодорожного билета.
Жизнь — штука упорная, глядит в глаза, вспоминает сама себя и даже ссорится сама с собой.
Мы живем в Переделкине, у маленькой речки Сетуни. Хвастаются, что она — приток Москвы-реки, а через нее вливается в Волгу. Живу почти на берегу Волги. Город растет, упираясь в поле локтями, и почти уже добрался до нас.
Приезжай, дорогой, тебе надо отдохнуть. Может, вместе и подумаем, куда и для чего нам надо ехать. Волга рядом.
Книга твоя — как письмо, очень лестное. Такая лестная, что ее можно положить на стол, чтобы все видели, или рассылать в качестве рекламы. Для того чтобы полюбить кого-то, надо жить.
Целую тебя. Сколько горя ты носишь на спине. Имей в виду, я все-таки чувствую себя одиноким, одиноким работником.
А пить надо чай. Водка уже устарела. Живу без карты и календаря. Мне нужно посмотреть на тебя.
Да, совсем забыл тебе сказать: писатель — это редкая удача. Это не профессия — это достижение.
Часто думаю о холодном углу Ледовитого океана. Очень не увиден.
Виктор Шкловский
1984
Дорогой Виктор Борисович!
На закуску к Вашему горькому письму прочитал «Сентиментальное путешествие», изд. «Антеней», Л-д, 1924. Все бродит эта книга по Питеру. Я читал ее лет 35 тому назад. А сейчас хохотал очень весело, когда прочитал, как Вас запрятали в архив от большевиков и напутствовали: «Если ночью будет обыск, то шурши и говори, что ты бумага…»