Виктор! Виктор! Свободное падение
Шрифт:
Безграничный простор для фантазии давали горы, и рисовальщики соревновались друг с другом в изобретении совершеннейших технических средств для избранных подземных жителей. Листы приходилось склеивать, иначе места не хватало. Не сознавая этого, мальчики пытались спроектировать будущее и создавали идеальное общество, своего рода Утопию. Рисовались жилые кварталы и отдельные промышленные районы, кварталы магазинов и небольших мастерских, масса места отводилась для всяких увеселений и аттракционов. Отшельники должны были автономно снабжать себя провизией и электричеством, поэтому проектировались гигантские теплицы с искусственным светом и колоссальные электрогенераторы. Короче говоря, жизнь отшельника в толще гор была несказанно удобна и безмятежна.
Пионером, первопроходцем и самым изворотливым изобретателем все новых конструкций для этой мальчишеской страны-убежища неизменно оставался Мартенс. Но, вводя постоянные дополнения, улучшения и усовершенствования, он все время держал в голове одну маленькую частную норку, которая могла бы на веки вечные обеспечить существование только одного человека: Мортена Мартенса. Даже в том нежном возрасте он догадывался, что такая зацикленность означает лишь одно: ему не хватает уверенности, и он мечтает обезопасить себя от всяких неприятностей. Потому как в жизни они буквально обступали его: и день, и ночь несли ему боль, разочарование, дискомфорт. С чего он это взял? На этот вопрос у него не было ответа ни тогда, ни позже — просто помнил, что только сидя сгорбившись за столом и орудуя карандашом он чувствовал себя в безопасности, довольным и расслабившимся, насколько это вообще доступно человеку. Странно другое: дожив до сорока, он по-прежнему остро чувствовал ту же потребность — отгородиться от окружающего мира.
Мечта о подземном убежище потеряла прежние осязаемые черты, но все еще жила в нем. Он корил себя, что это отталкивающе наивно и абсолютно нереально, но не помогало. Даже наоборот, в последние годы вернулись некоторые детские ощущения: он будто провидел, что есть другая, лучшая жизнь, и Мортен Мартенс — один из немногих призванных, кому суждено будет отведать ее. Что это была за мечта? Пару лет назад, до развода он не мог ни распознать ее, ни понять, почему она прицепилась так к нему. Но потом все прояснилось. Ему нужен надежный тыл, место, куда отступить. Только в одиночестве, в четырех толстых стенах (потому что его все время преследуют) он почувствует себя в стопроцентной безопасности. Сейчас же он просто терпит чужие желания и фанаберии, не мешает окружающим жить в свое удовольствие. По большому счету, он не только не желал ближним вреда, но и хотел бы дружить с ними. Не его вина, что они все изгадили. Перешептываются у него за спиной, держат его за дурачка и думают, что он не замечает их издевок. Да пошли они все к черту!
Эта извращенная эгоистическая мечта (он осознавал ее недостижимость) соперничала, как ни странно, с мечтой совсем иного рода. В ней он находился в самой гуще событий — и чувствовал себя в полной безопасности! — среди людей. Которые его ЛЮБЯТ. Он бы пожертвовал ради этого своей богоизбранностью, но они должны принимать его и внимать ему, а не шептаться у него за спиной и не насмешничать ему вслед. Он будет там, где созидается жизнь и происходят события, он будет вариться в их гуще и станет их неотъемлемой частью. Впредь все окажется доступным. Мортен Мартенс сполна насладится этой новой жизнью. Получит женщин, о которых не мог и мечтать. Но — никаких постоянных связей или брачных уз. И никаких детей, привязывающих к себе. Элегантный светский лев. Гражданин мира — Мартенс.
Одно роднило обе мечты: обе предполагали материальную независимость. Не безрассудную обжираловку, но чтобы и не задумываться о деньгах при каждой покупке. На первый взгляд — примитивная психологическая доминанта: человек голодал и терпел лишения в детстве, теперь ему хочется отыграться. На самом деле все не так. Родители постоянно носились с ним. Может быть, как раз наоборот — они, разбиваясь для него в лепешку, слишком баловали его, свою единственную кровинушку. Если он стремился компенсировать что-то, то исключительно неприятности последних лет. По большому счету он чувствовал себя обманутым. Юношеские мечтания рассыпались. Семейная жизнь обернулась кошмаром. Кари представила дело так, будто это он сбежал из семьи, хотя на самом деле она просто довела его, действуя своими проверенными средствами — молчаливым презрением и холодными насмешками. Свобода женщины? На практике Кари просто заставляла его трепетать от страха. Особенно когда решила обойти его во всем. Не только главенствовать в семье, но и обойти его по карьерной части. Ее треп о солидарности полов и терпимости не имел в виду мужа. Она-таки добилась своего — его терпение лопнуло.
Когда-нибудь он, наверно, скажет Кари спасибо, что она довела его до развода. Потому что только развод открыл ему глаза на то, как безбожно много времени он профукал — не только на несостоявшуюся семейную жизнь, но и на свои мечтания. Теперь он смог реально оценить положение дел и составить план. Она без конца талдычила про самопознание — он сумел на деле разобраться в себе. И понял, что его не прельщает возможность коротать жизнь безвестным, отвергнутым бобылем с вечно нечистой совестью и обязательствами в виде алиментов. Такое прозябание нужно решительно сменить на яркую, экзотическую жизнь. Он решительно наметил план действий, который не грешил бы крайностями — слишком приземленными целями, ни абстрактными мечтаниями. Сбор пожертвований для Польши стал пробой пера. Притом вполне успешной, продемонстрировавшей легкость, с которой можно облапошить добропорядочных граждан, если только обставить все интеллигентно.
До сих пор он следовал своему плану буква в букву. Через несколько месяцев, наверно, уже на Пасху, он провернет заключительную и самую важную его часть. И мечта рожденного беглецом осуществится. Останется только вжиться в свое новое существование, войти в среду, в которой он мечтал постепенно укорениться и занять устойчивое положение.
Начнем с Англии. Имея деньги, на Британских островах можно жить в свое удовольствие. Деньги? Ха! Его в жар бросало от мысли, сколько у него денег. 37 422 швейцарских франка на счету. Плюс 196 800 фунтов стерлингов, уже разрезанных на безукоризненные десятифунтовые бумажки. Он доделал все в предновогоднюю неделю, когда в типографии был общий выходной. В тот раз обошлось без охранников. И без проблем — какие проблемы с суперсовременной резальной машиной?
Вытаскивая из гардероба картонную папку, он почувствовал радость выходящего на свободу. Всю дорогу домой он громко насвистывал за рулем. Диапозитивы, форма и готовые денежки лежали на заднем сиденье. Диапозитивы и форму он решил сохранить. Вдруг да послужат еще в будущем. Только дома, когда, спрятав папку в стенной шкаф, он разнежился в ванной, его пробила дрожь. Ее он усмирил двумя стаканами виски.
С наступлением нового года он стал делать первые, слабые намеки на свою депрессию. Он изощрялся несколько дней, прежде чем они заметили. А может, дело в их вежливости или в том, что они знали о находящих на него временами черных периодах? Первой отважилась фру Нильсен. Как-то вечером она постучалась в дверь жильца:
— Мартенс, не выпьете с нами кофейку?
— Я…
— Муж был в центре и купил ромовую бабку. Но нам она вряд ли под силу.
Фру Нильсен была уроженкой Тёнсберга и поэтому выражалась весьма изысканно. Разговаривая с ней, Мартенс тоже старался не ударить в грязь лицом:
— Сказать по чести, я не знаю…
— Мартенс, если предложение вас не устраивает, то так и скажите.
— Да, я… — Добавил бегающий взгляд — кашу маслом не испортишь.
— Вы не заболели? Мне показалось, что в последнее время у вас какой-то странный вид.
— Заболел? Вот уж нет.
— Значит, вы спуститесь? Кофе поспеет минут через пять.
Ему не хотелось разыгрывать приветливых пенсионеров, сдавших ему второй этаж. И сидя в их гостиной — с попугайчиком в углу, рыбками в аквариуме и пианино «Бредрене Хале» — он старался быть самим собой. Но фру Нильсен нелегко было сбить.
— Мартенс, вы все время один да один, это нехорошо.