Виктор! Виктор! Свободное падение
Шрифт:
Остальное было делом техники. В типографии он переснял собственное свидетельство о крещении и заретушировал все впечатанные на машинке сведения. Он отшлепал десять полностью оформленных по всей форме свидетельств о крещении, все с фиолетовой печатью прихода кафедрального собора и синим росчерком тогдашнего священника. В одно из свидетельств на старой пишущей машинке Грегерсена, сосланной тем в запасники, впечатал абсолютно достоверные сведения об Одде Кристиане Гюлльхауге, родившемся 19 июня 1941 года и приобщенном таинству крещения двумя месяцами позже. Девять чистых бланков он припрятал на всякий случай, не думая, впрочем, что он представится.
Паспортный стол признал свидетельство без звука. Прелестью таких документов является отсутствие фотографии. Поэтому он может придумать Гюлльхаугу любую внешность, какую пожелает.
В туалете стеклянного дома он разгримировался, и в машину вернулся вновь старший печатник Мортен Мартенс. Тем временем приветливые ребята из дорожной полиции прилепили на ветровое стекло «Лады» бумажку: парковка на Калвшинсгатен напротив здания библиотеки Научных обществ запрещена. Досадная промашка, которая может еще аукнуться? Напоминание, что нужно сто раз просчитывать каждый шаг? Глупости, он достаточно осторожничает. Такие штрафы сотнями выписываются ежедневно, и ему не о чем беспокоиться. Всегда можно выдумать массу причин, зачем ему понадобилось останавливаться здесь именно в эту пятницу. Хотя жаль жертвовать энную сумму в городскую казну.
Следующее дело привело его на Дроннингсгатен, где он минут десять колесил в поисках свободного места с паркометром, одного штрафа в день достаточно. Вожделенный прямоугольник с челюстью для заглатывания монет отыскался в конце улицы святого Улава, и от канала потянуло холодом, когда он вылез покормить изголодавшийся механизм монетками. Он заспешил по Дроннингсгатен, свернул влево и заскочил в магазин АО «Эрлинг Хауг», специализирующийся на снаряжении для гребли и рыболовства. Войдя, он первым делом огляделся — нет ли кого знакомого. Потом обратился к одному из продавцов.
Уже сформулировав свои пожелания, Мартенс подумал, что спрашивать резиновую лодку в такое время года, возможно, немного странно. Его отвели в отсек с различными спасательными плавсредствами и продемонстрировали несколько моделей. Цены едва не заставили его отказаться от своего намерения. Но продавец объяснил, что если ему нужно маленькое, опасное для жизни корыто для семейных отпусков, то разумнее обратиться в спортмагазин. Взвесив все, Мартенс признал необходимым вложить деньги в надежную лодку. Что ни говори, речь может зайти о серьезном испытании на прочность, а ставка в этой игре, как ни крути, его собственная жизнь. Да и в масштабе задуманного девять тысяч не деньги. Он выбрал норвежскую лодку и расплатился наличными. Естественно, прилагалась многотомная инструкция по пользованию, но продавец показал ему, насколько все просто. Длиннющий сверток превращается в первоклассную лодку легким потягиванием шнура. Благодаря баллончику с углекислым газом лодка надуется в секунду — и вот уже она покачивается на волнах, укомплектованная веслами, плавучим якорем и ракетницей. Потом лодка так же элементарно складывается, и вот тут может пригодиться инструкция. Продавец поблагодарил за покупку и добавил от себя еще два баллончика. Потом Мортен выволок сверток из магазина и потрусил к улице святого Улава. Лодку он решил пока хранить в багажнике машины.
Как ни крути, теперь для осуществления плана готово все. Но есть два сдерживающих момента. Периоды черной депрессии должны развиваться у Мортена Мартенса медленно и правдоподобно; когда грянет последний аккорд, им сразу должна прийти в голову единственная правильная мысль. Плюс зима, а он серьезно сомневался, что сможет насладиться отшельничеством в холод и ветер.
Убежище, вульгарно именуемое рыбачьей хижиной, которым он и собирался воспользоваться, зимовало так из года в год, но он не думал, что такое по силам человеку. Наткнулся он на это укрытие совершенно случайно. Отпуск 1977 года он с Кари и Анитой проводил на Фрейе. Они сняли пустующий домик на Квистене, к которому прилагалась старая посудина с навесным мотором. В один из спокойных солнечных дней они отправились на ней к Шлетрингскому маяку недалеко от Титрана. Море сияло как мытое зеркало. Тем не менее они все время шли вдоль берега, потому что ни он, ни Кари не были искусными мореходами. Он до сих пор помнит, как сидел на банке, сжимая в руке стартер мотора — Кари на скамье в центре лодки, обняв Аниту. Кари в бикини, Анита в рыжем спасательном жилете. Последнее их с Кари лето; последние хорошие дни вместе. Он правил на восток по спокойной солнечной глади, и по левую руку все время открывались новые и новые бухточки и вырастали низкие гладкие скалы. Он помнил вспугнутых ими птиц и двух морских свиней, неожиданно вынырнувших из воды и перепугавших его до смерти.
До Шлетринга они не добрались. Примерно на полпути, в сорока минутах плавания вдоль шхер, отделявших Фрейю от Фрейяхавет, они обнаружили первое за все это время жилище. Красивое? Примитивная хижина, так органично сливавшаяся с горой, что они бы в жизни не увидели ее, когда б перед ней не скакал, призывно размахивая руками, какой-то человек.
— Жертва кораблекрушения, — предположила Кари.
Он затушил мотор, лодка легла на левый борт и сбавила ход. Пока лодка неспешно дрейфовала к берегу, их вдруг озарило: да это же просто рай в миниатюре. Хижина была встроена в небольшую расщелину в скале, перед ней — собственные пляж и бухточка с ноготок. Справа, у небольшого мыса, служившего причалом, привязана лодка. А призывно махавший им человек стоял в рубахе у мольберта и рисовал. Менее всего они ожидали увидеть в этих богом забытых шхерах такую проплешинку умиротворенности и цивилизованности. Хозяин пригласил под влиянием внезапного порыва, но был рад им.
— Добро пожаловать на Свартнаккен! — он произнес это так, что у них сложилось впечатление, будто он поджидал именно их.
Живописца звали Сигурд С. Нурдванг. Тогда, четыре с половиной года назад, ему не было еще и шестидесяти. Позднее они выяснили, что вообще-то он южанин, а в Трондхейм переехал потому, что, как и многих, его приворожило неповторимое освещение города у фьорда. Внешностью он напомнил Мартенсу Турольфа Эльстера; художник все время откидывал со лба серебряную прядь.
— Не подумайте, что я живу здесь круглый год. У меня прекрасная холостяцкая берлога в Трондхейме. А здесь я провожу шесть-восемь недель, но неизменно каждое лето.
Без церемоний Нурдванг сервировал на причале кофе и подал к нему свежие кексы, испеченные им в печке. Как он убивает время здесь?
— Наоборот, проблема, как его растянуть подольше. Когда позволяет погода, люблю постоять за мольбертом: чаще здесь, а иногда перетаскиваю его куда-нибудь на холмы. В хижине вечно то одно требует ремонта, то другое. Здесь всегда разыгрывается аппетит. Когда на улице темнеет, я перебираюсь в дом, читаю и пишу. Короче, я здесь живу!
Последняя фраза поразила Мартенса.
— Но все же тут довольно одиноко?
— Как раз напротив, молодой человек. Подумайте только, это же привилегия — иметь природу в своем безраздельном распоряжении. Иногда хочется убраться подальше ото всех людей, какими бы они ни были милыми. Здесь даже лодки редко проходят. Только птицы, рыбы, камни и море.
Он одолжил им бинокль и поименно перечислил все до одного острова вплоть до горизонта на северо-восток, с той стороны залива Фрейяхавет. Он провел их по своему личному Эдему, называвшемуся Свартнаккен, и показал все, большие и маленькие, тайны. «Эту бухту мы называем Свинячей, потому что пять лет назад здесь вынесло на берег дохлого поросенка». Они не знали, как реагировать, Кари подмигнула гиду. Непонятно было, почему художник Нурдванг, не устававший расписывать несравненные прелести отшельнической жизни, пригласил их к себе и пожертвовал ради них устоявшимся распорядком островного бытия. Он с энтузиазмом учил Аниту, которой только исполнилось десять, названиям растений, изредка встречавшихся в обращенных на север трещинах.
— Колокольчик, — говорила Анита.
— Campanula rotundifolia, — поправлял он. — А вот тот желтенький относится к многочисленному семейству ястребинок. Другими словами, Hieracium.
Анита передернула плечами, ей больше нравилось наблюдать за нравами обитателей мелких озер-лужиц.
Свартнаккен был лишь крошечной вздыбленностью среди многих практически перетекавших друг в друга холмов, которые море и ветер обтесали до гладкости. Вместе они образовывали мини-архипелаг, на котором безраздельно царствовал живописец Сигурд С. Нурдванг. Высочайшая точка Свартнаккена отстояла от поверхности моря едва ли на восемь-десять метров, с нее Нурдванг указал им тощий силуэт Шлетрингского маяка на юго-западе. На большой шхере в противоположном направлении торчал беленый прожектор-маяк, каких тысячи расставлено по побережью. Канал с островной части холмов назывался, по словам Нурдванга, Хьервогсюнд, там же отсвечивала одна или две крыши домов. Это ближайшие соседи — до них каких-нибудь полтора километра, но единственная возможность добраться туда — по крайне ненадежному каналу.