Вино в потоке образов

Лиссарраг Франсуа

Это единственное животное, которое любит человека за то, что он человек, тогда как среди животных, обитающих на земле, таковых не найдется, а самые ручные ласкаются только к тем, кто их кормит и кто их приручил […]. Дельфин – единственное из всех животных в мире, которое столь дружелюбно относится к человеку […], по наитию и по природе своей, и совершенно бескорыстно: потому что, вовсе не нуждаясь в человеческой заботе, он все же дружественен и доброжелателен ко всем и многим приходит на помощь, о чем свидетельствует история Ариона, столь знаменитая, что ее знают все без исключения. [253]

253

Плутарх, De sollertia animalium з6; 984С (пер. В. Темнова). См.: StebbinsЕ. ТЬе Dolphin in Litterature and Art of Greece and Rome, Menasha, 1929.

Среди наездников на дельфинах мы встречаем Эрота, крылатого мальчика, который держит в руках вожжи [g] или играет на авлосе,словно бы угождая музыкальному вкусу этого животного [92]. [254] В подобном изображении по-своему объединены две основные составляющие симпосия:игра на флейте, под

которую пирующие исполняют свои песни, и Эрот, которого они часто прославляют в своих речах. [255] Дельфин любит слушать звуки флейты, авлоса,и об этом даже свидетельствует его анатомия: отверстие, через которое он дышит, по-гречески называется авлос,трубка [93]·

254

Краснофигурная чаша; Палермо, 1518; авторство не установлено; Greifenhagen A.,Griechische Eroten, Berlin, 1957, fig. 26.

255

Lasserre F.Erotikoi logoi, МН 1944, р. 169–176.

94. Чернофигурная чаша; Эксекий; ок. 540 г.

Более того: на медальоне одной чаши [256] плывут три дельфина различных размеров. У того, что находится в центре, есть руки, и он держит ими двойную флейту, его голова наполовину скрыта кожаной повязкой, которая закрывает щеки и рот, – это phorbeia,которую используют авлеты, чтобы контролировать движение воздуха в инструменте. Теперь не звуки флейты ведут дельфина, теперь сам дельфин, претерпев метаморфозу, становится флейтистом; граница между человеческим и животным становится все более и более тонкой; в этом винном море, которое плещется в чаше прямо под носом у пирующего, таится удивительная фауна; и снова тот же принцип: метафора дельфина-меломана буквализируется и воплощается в графической метаморфозе. Дельфин становится музыкантом, а само это изображение перекликается со стихотворением Пиндара, который сравнивает себя с дельфином:

256

Чернофигурная чаша; Рим, вилла Джулия, 64608; SimonЕ., Die griechischen Vasen, M"unchen, 1976, s. 78–79, Fig. 61. О других метаморфозах см.: RohdeE.,АА, 1955, col. 102–111.

…Битвенному зову Откликаясь, как подводный дельфин В невзволнованном море Желанною потревоженный флейтою… [257]

И в завершение морской темы проанализируем последнее изображение – изображение на знаменитой чаше, подписанной Эксекием, уникальной сразу по нескольким параметрам [94]. [258] · Внутри чаши, не будучи стеснен пространством медальона, изображен корабль, вокруг которого плещутся семь дельфинов. Корабль этот весьма необычен. Из палубы его растет огромная виноградная лоза; она вьется вдоль мачты корабля, которая служит ей подпоркой, ее ветви широко раскинуты, а гроздья винограда дополняют фигурки дельфинов, окружающих корабль, число гроздьев равно числу дельфинов. На судне, украшенном глазом и маленькими белыми дельфинами, нет ни экипажа, ни кормчего: единственный хозяин здесь – Дионис. Увенчанный плющом, с рогом в руке, он растянулся во весь рост на палубе, словно на пиршественном ложе.

257

Пиндар, fr. 14оb 15 Snell (пер. М.Л. Гаспарова).

258

Чернофигурная чаша; Мюнхен, 2044; Beazley, ABV,146/21. См.: Daraki М. Oinops pontos; lаmer dionysiaque,RНR, 1982, р. 3–22.

Так смешиваются мачта и виноградная лоза, корабль и ложе пирующего. Это изображение часто ассоциировали с гомеровским гимном Дионису, где рассказывается, как бог, путешествующий инкогнито, был схвачен морскими разбойниками, которые хотели потребовать за него выкуп. И только кормщик, догадавшийся о божественной природе пассажира, заступается за него, хотя и тщетно. Путы, которыми был связан бог, разрешаются, вино заливает палубу, виноград оплетает корабль и поднимается вверх по мачте; моряки бросаются в море и превращаются в дельфинов. [259] На чаше мы видим дельфинов и разросшуюся виноградную лозу, однако кормщик отсутствует, и потому сходство с гомеровским гимном здесь не полное. Однако очевидно, что мы имеем дело с триумфальной эпифанией Диониса. Различные технические детали усиливают это впечатление: сцена, украшающая внутреннюю поверхность чаши, не заключена, как это обычно бывает, в медальон; бог занимает все свободное пространство. Горизонтальная граница моря не обозначена, дельфины находятся в том же изобразительном поле, что и виноградные кисти; в некотором смысле круговое пространство чаши безгранично. Наконец, сосуд этот покрыт лаком не черного, а красного цвета, который получают из красного коралла благодаря особой технике обжига. Такая окраска еще больше усиливает визуальное впечатление от налитого в чашу вина, подчеркивая его цвет. [260]

259

Гомеровский гимн к Дионису, VII, 34–42; 52–53.

260

Об этой технике см.: Cohen B.Observation оп Coral-Red, Marsyas, 15,1970–1971, р. 1–12.

Таков триумф Диониса, пирующего на волнах винного моря, безусловного повелителя растительности и морского пространства, а также метаморфоз и метафор.

Образ песни, песнь образа

Винопитие и пение на симпосиинельзя представить друг без друга; поэзия и вино так тесно связаны между собой, что даже становятся метафорами друг друга. Такими строками Пиндар начинает одну из своих песен:

Как на мужском цветущем пиру, Повторную чашу Я напеню песнями Муз… […] О, если

бы и третья об Эгинской земле Брызнула возлиянием медовая песнь — Зевсу – Олимпийцу! [261]

261

Пиндар.Истмийские песни, VI, 1–2; 7–9 (пер. М.Л. Гаспарова).

А вот как в другом месте он обращается к тому, кто исполнит его хоровую песнь:

Ты – верный мой гонец […] Ты – сладкий ковш благозвучных песнопений… [262]

Работа хорегов, результатом которой становится гармония поэзии, пения и танца, сходна со смешиванием жидкостей в кратере. Среди метафор, которые Пиндар использует, говоря о своих песнях, метафора вина встречается чаще всего. Поэтический текст переходит от поэта к пирующим, к которым он обращен; точно так же как предлагают выпить, предлагают и спеть, и стихи циркулируют среди пирующих, подобно кубкам. Дионисий Халк подхватывает тот же образ:

262

Пиндар. Олимпийские песни, VI, 90–91 (пер. М.Л. Гаспарова); см. также Немейские песни, IП, 78–79.

… В дар от меня, Феодор, это творенье прими, То, что за чашей заздравною я сочинил. Посылаю Первому справа тебе, прелесть Харит подмешав.

И далее:

Ты, получив этот дар, отошли мне ответные песни, Пир украшая и тем дело исполнив свое. [263]

Эту связь вина и поэзии не обошли стороной и вазописцы, которые также уделяют место пиршественной поэзии. На сосудах часто изображают сцены с поющими персонажами; им аккомпанируют на лире или на флейте [9, 68, 73]. · Основными музыкальными событиями у греков являются симпосийи комос, где представлен целый комплекс разнообразных поэтических форм. Если гомеровские поэмы исполняли вдохновленные Музами профессиональные сказители, которые в конце трапезы, аккомпанируя себе на кифаре, декламировали длинные эпические поэмы или повествовали о подвигах героев, то в VI веке музыкальные формы изменились; теперь, на симпосий,стали слушать не аэдов,композиторов, и рапсодов,рассказчиков, а хоры или самих пирующих, достаточно образованных для того, чтобы петь в подобных случаях. Появились новые поэтические формы: лирическая поэзия (длинные хоровые песни), элегическая (поэзия нравственного, политического или дидактического содержания), народная песня. Вся эта поэзия создавалась специально для исполнения на пиру: «История лирики – это история пира». [264]

263

Дионисий Халк у Афинея, ХУ, 669е (= [г. 1.1 West; пер. Р. Златинского). Цит. по: Эллинские поэты…

264

Л. Росси (см. главу 5), с. 49: «La storia deHa lirica и la storia del sim posio». О взаимосвязи между симпосиеми лирической поэзией, помимо трудов Л. Росси, см.: GentiliВ. Poesia e publico nella Grecia antica, Rome-Bari, 1984; М. Vetta (ed.), Poesia e publico nella Grecia antica;guidastaricaecritica,Rome; Bari, 1983; Giangrande с. Sympotic Literature and Epigram, in L’Epigramme greque(Entretiens sur l'Antiquite classique, fondation Hardt, XIV), Gen'eve, 1968, р. 93–117.

95 Краснофигурный кала m. н. художник Бригоса.

Изображая симпосий,художники не могут обойти стороной тему пения, поэзии и музыки. Поэт Симонид, размышляя над отношениями между словами и вещами, между изображением и поэзией, уже очень давно сопоставил два плана, визуальный и звуковой. Ему приписывают два часто комментируемых наблюдения:

Слово (logos)есть образ (eikori)вещей. Живопись есть молчаливая поэзия, а поэзия – болтливая живопись. [265]

265

Симонид у Михаила Пселла, р. 821, Minge et Plutarque, Glor. Ath. 3, Mor. 347а (пер. В. Темнова). См.: Bowrа М. Greek Lyric Poetry, Oxford, 1961, р. 363, и Svenbroj,La parola е il mаrmо, Turin, 1984 (глава 5).

Сопоставление двух способов выражения говорит о явственной тяге Симонида к поиску визуальной выразительности, созданию живописных образов, так, словно эти два вида искусства преследуют одну и ту же эстетическую цель. [266] Так какую же цель преследуют вазописцы, изображая поэзию?

Разрабатывая тему музыки и поэзии, художники не ограничиваются изображением певцов, иногда – впрочем, довольно редко – они пытаются проработать ее более детально. На единственной в своем роде вазе представлены два великих лесбосских поэта, Алкей и Сапфо [95]. [267] · Они стоят, Алкей поет, а Сапфо, обернувшись, слушает его; оба держат длинные лиры – барбитоны,а в правой руке у каждого по плектру. Это не портретные изображения; это изображения музыкантов, подобные многим другим; однако их нетрудно идентифицировать по надписям, выделяющим эти фигуры из множества подобных: у Алкея надпись идет над головой, а у Сапфо – вдоль шеи. Между ними вертикально можно прочесть другую надпись: damakalos,«Дамас красавец». И наконец, цепочка из пяти букв «о» у Алкея перед ртом показывает, что он поет.

266

Видимо, Софокла также интересовал данный вопрос, хотя он скорее пытался противопоставить друг другу вербальный и визуальный способы выражения. См. Афиней, ХПI, 603с – 604с.

267

Краснофигурный калаф; Мюнхен, 2416; Beazley, АRVз85/228.