Визитная карточка флота
Шрифт:
Возле Чанаккале — самого узкого, чуть больше километра, колена пролива — капитан Свирь снова выбрался на сигнальный мостик. Увидел стены старинной крепости в форме сердца, форты береговой артиллерии с застывшими жерлами пушек, несколько пирсов, гребенками отходящих от берега, и возле них узкие сверху, приплюснутые, как рыбины, корпуса военных кораблей. На одном из них, видимо, сыграли тревогу, вдоль обоих бортов побежали люди.
— Ишь ты, — опуская бинокль, усмехнулся старшина Хлопов, — как у нас бегут: в нос по правому борту, а в корму — по левому…
— Как пояснялось в петровском уставе: «…дабы в суете лбами не сшибались», — сказал Свирь.
За Чанаккале пролив снова пошел вширь, подул свежий морской ветерок, заполоскал два флага — советский и турецкий на мачте «Горделивого».
— Что это за памятник, товарищ капитан? — спросил один из сигнальщиков, молодой матрос с румяным, похожим на девичье лицом. Справа, на крутом откосе берега, виднелась выложенная из камней фигура солдата, устремившегося в атаку.
— Он напоминает о событиях, которые Уинстон Черчилль назвал черными днями своей жизни, — ответил Свирь. — Здесь в 1915 году турки разгромили союзный десант, высаженный по плану морского министра Великобритании, которым как раз и был в ту пору молодой Черчилль. Союзники потеряли тогда убитыми и ранеными больше полумиллиона человек. Благодаря этой победе позднее был свергнут султанский режим и образована республика…
Впереди показалась большая колоннада на мысе Ильяс-баба, за ним уже начиналось Эгейское море.
— Транспорт под французским флагом! — доложили на ходовой мостик сигнальщики. — Идет встречным курсом!
— Приготовиться отсалютовать! — скомандовал вахтенный офицер.
На траверзе «Горделивого» матрос на корме транспорта приспустил до половины трехцветное полотнище. Крейсер ответил тем же ритуалом.
«Альдебаран», — прочитал Свирь латинские буквы названия судна. Альдебаран — яркая звезда родного русского неба…
Глава 8
Поздно вечером в каюту Татьяны робко поскреблись.
— Входите, открыто! — откликнулась она, и через порог переступила буфетчица Лида. Застиранный ситцевый халатик плотно облегал ее бедра, на голове была завязанная рожками косынка.
— Я вас не побеспокоила, Татьяна Ивановна? — виноватым тоном спросила она.
— Нисколько, я еще не ложилась.
— Вы знаете, я залетела, — стыдливо потупилась Лида. — Выручайте, тетя Танечка!
— Что ты сделала? — не сразу поняла Татьяна, затем сообразила: — Ага, понятно. А давно?
— Не знаю, третий месяц, наверно…
— Раздевайся, я тебя посмотрю… Ну что ж, — убедившись, что буфетчица не ошиблась, сказала Татьяна. — Поздравляю тебя, где-то через полгодика ты станешь мамой.
— Но я не хочу! — почти закричала Лида.
— Как не хочешь? Разве ты не знала, отчего бывают дети? Тут уж, милочка моя, надо понимать, на что идешь. Или будущий отец отказывается на тебе жениться?
— Он-то не отказывается, — вытирая лацканом халата слезы, лепетала Лида. — Только мне нет никакого резона за него выходить.
— Не понимаю твоих рассуждений, — сухо заметила Татьяна. — Спать с ним у тебя резон был, а семью завести резона нету.
— Да по глупости все это случилось, Татьяна Ивановна, если бы я знала, чем это кончится…
— Тебя саму-то аист в клюве принес?..
— Да нет же, я таблетки глотала, контрацептин и другие…
— Кто же все-таки он, если не секрет?
— Я вам сознаюсь, Татьяна Ивановна, только вы никому не рассказывайте… Ге-еш-ка Некрылов, — всхлипнув, выдавила из себя Лида.
— Отличный парень. Чем он тебе не угодил?
Лида досуха вытерла слезы, лицо ее вдруг стало злым и неприятным.
— Что мне может дать этот Гешка? — рассудительно заговорила она. — Ни кола у него, ни двора. И что ж, мне с ним до старости на судах буфетчицей ходить? Постели менять, чаи по ночам на мостик подавать?
— Есть еще, Лида, на свете вещь, которую зовут любовью…
— Одной любовью сыт не будешь! — прищурила она подведенные синей тенью глаза. — Рай в шалаше был только в каменном веке! Вы небось за кого попало не вышли?
— Я не вышла, — горько усмехнулась Татьяна. — Только я тебе, Лида, своей судьбы не пожелаю…
— Что ж мне теперь делать? Может, вы мне чего-нибудь посоветуете? Уколы какие-нибудь или попить…
— Поздновато ты, милая, спохватилась. Боюсь, что не помогут уже никакие снадобья. Требуется оперативное вмешательство.
— Я согласна, Татьяна Ивановна! — обрадованно выпалила Лида.
— Ты думаешь, это просто? К тому же я всего лишь терапевт.
— Вас же в институте всему учили, тетя Танечка, миленькая!
— Но я не имею права. Нужно специальное разрешение, — жестко отрезала Татьяна.
— Татьяна Ивановна, я сильная, все перенесу на ногах! А вас отблагодарю, не сомневайтесь. В Сингапуре я такую кофточку купила, загляденье!
— Вот что я тебе скажу, Лида. Ты подумай хорошенько, как тебе дальше жить. Если не передумаешь, дадим делу официальный ход.
— Татьяна Ивановна, зачем же так? Вы же сами женщина!
— Все, Лида. Ступай к себе, я устала, спать хочу.
Обиженная буфетчица притворила за собой дверь, а Татьяна стала раздумывать, как же ей поступить. По судовым правилам она должна была поставить в известность о случившемся капитана и первого помощника. Но вопрос был таким деликатным, что Татьяна решила пока повременить, сначала переговорить с Гешкой Некрыловым.
Утром она позвонила в его каюту, под видом медицинского осмотра пригласила рулевого в лазарет.
— Что вы, доктор! — удивленно буркнул он в телефонную трубку. — Я здоров как буйвол!
Гешка явился в полотняной безрукавке, завязанной полами внизу, в распахе виднелась загорелая безволосая грудь.
— Давайте, куда дуть, чего выжимать, — весело затараторил он.
— Сначала поговорим, Геннадий Васильевич, — со значением глянула на него Татьяна. — Садитесь вот сюда, напротив.
— Ну, сижу… — Гешка, озадаченный, опустился в кресло.