Властелин мургов
Шрифт:
– Что же нам делать, отец?
– спросила Польгара.
– Остается только убегать, - ответил старик, - ну а если кто-то из этих тварей попадется нам, придется без пощады убивать.
– Потом он посмотрел на Тофа.
– А долго они в состоянии бежать?
Тоф поднял руку и очертил ею полукружье у себя над головой, потом еще раз, потом еще.
– Много дней подряд, - перевел кузнец.
Лицо Бельгарата сделалось каменным.
– Вперед! И не отставать!
Теперь они ехали гораздо медленнее, а все мужчины держали оружие наготове.
Первому
Гарион кинулся на них, размахивая мечом. Он буквально прорубал себе дорогу сквозь гущу брызжущих слюной вурдалаков, которые с тупым выражением лиц тянули к нему лапы, пытаясь стащить его с седла. Они распространяли вокруг себя тошнотворное, невыносимое зловоние. Гарион перебил почти половину нападавших и поворотил коня, чтобы покончить с остальными, но вдруг натянул поводья, содрогнувшись от отвращения. Уцелевшие вурдалаки разрывали тела павших собратьев, откусывая сочащиеся кровью куски тела и торопливо заталкивая их в свои разверстые пасти руками, похожими на когтистые лапы. При этом они не переставали постанывать.
Бельгарат и остальные осторожно объехали поляну, где разыгралось это страшное пиршество. Все упорно отводили глаза от дикого зрелища.
– Так у нас ничего не выйдет, отец, - сказала Польгара.
– Рано или поздно кто-нибудь из нас утратит бдительность. Нам необходима защита.
Бельгарат с минуту размышлял.
– Наверное, ты права, Польгара, - согласился он и поглядел на Гариона.
– Вы с Дарником смотрите внимательно, как это делается! Я хочу, чтобы вы сменили нас, когда мы устанем.
Они тронулись шагом, а Бельгарат с Польгарой объединенными усилиями воли создавали защитный барьер, надежно ограждающий путников от возможных неожиданностей. И они не заставили себя долго ждать. Прямо из-за корявого дерева, словно отделившись от него, выскочил серолицый вурдалак, истекая вонючей слюной и постанывая. Когда он был уже ярдах в десяти от лошади Дарника, он вдруг отлетел назад, словно ударившись с размаху обо что-то твердое. С жуткими стонами чудище вновь кинулось на невидимую преграду, царапая воздух грязными лапами с длинными загнутыми когтями.
– Дарник, - раздался спокойный голос Польгары, - разберись с этим уродцем, пожалуйста.
– Хорошо, Польгара.
– Лицо кузнеца выразило крайнюю степень сосредоточенности, и он что-то пробормотал себе под нос. Очертания фигуры человека-ворона словно заколебались, что-то замерцало - и уродец исчез. Он возник вновь уже в двадцати ярдах от путешественников, возле огромного разлапистого дерева. Он сделал попытку вновь напасть, но похоже, был не в состоянии сдвинуться с места.
– Он надолго застрял, - сказал Дарник.
– Что ты с ним сделал?
– спросил Шелк, глядя на извивающегося кровососа.
– Защемил ему в стволе руку, - ответил Дарник.
– Если он захочет вновь напасть, то ему придется либо тащить за собой дерево, либо распрощаться с лапой. Я на самом деле его не сильно поранил, но чтобы высвободиться, ему понадобится целый день, не меньше.
– Ты хорошо держишь щит, Польгара?
– спросил Бельгарат не оборачиваясь.
– Да, отец.
– Тогда давай прибавим шагу. Мешкать неразумно, да и опасно.
И они снова двинулись в путь, вначале рысью, а затем легким галопом. Щит, созданный Бельгаратом и Польгарой, двигался чуть впереди них, разбрасывая в стороны оборванных вурдалаков.
– Где они раздобыли одежду?
– поинтересовался Шелк.
Тоф сделал движение, похожее на взмах лопаты землекопа.
– Он говорит, что они снимают ее с тел мертвецов, когда выкапывают их из могил, - перевел Дарник.
Шелк содрогнулся.
– Теперь понятно, отчего они так смердят.
Следующие несколько дней Гарион помнил как в тумане: им с Дарником приходилось сменять Бельгарата и Польгару каждые четыре часа, и бремя щита с каждой милей делалось все тяжелее. А туман и не думал рассеиваться, видно было не более, чем на сотню ярдов вперед, и искореженные стволы, кривляющиеся и ощеренные, с пугающей внезапностью выглядывали из мутной пелены. Кругом мелькали серые бесформенные тени, и весь лес выл и стонал.
Но ужаснее всего были ночи: люди-вороны окружали щит плотным кольцом, беспрерывно протягивая к людям жуткие лапы и стеная от мук голода. Измученный за долгий день Гарион вновь вынужден был напрягать всю свою волю - и не только для того, чтобы поддерживать щит, когда наступала его очередь, но и стараясь побороть дрему. Сонливость была едва ли не более страшным его врагом в эти ночи, чем голодные упыри. Он заставлял себя ходить, щипал себя, даже засунул крупный острый камушек в левый башмак в надежде, что боль и неудобство не дадут ему задремать. Но вот наступил момент, когда ничто уже не помогало, - голова его отяжелела, склонилась на грудь, и сон одолел его.
Пробудился он от ужасного гнилостного запаха. Он вскинул голову - прямо перед ним стоял вурдалак. В глазах существа не было и тени мысли, в полуоткрытой пасти виднелись сломанные и гниющие зубы, а лапы с черными когтями жадно тянулись прямо к Гариону. Со сдавленным криком Гарион силой воли отбросил страшилище назад и, дрожа всем телом, сосредоточился на щите, который вот-вот грозил ослабнуть.
Но вот наконец путники достигли южной оконечности ужасного леса и выехали из-под переплетенных ветвей на туманную болотистую пустошь.
– Они не станут преследовать нас?
– спросил Дарник своего друга-великана.
Кузнец едва шевелил губами от усталости, выговаривая слова с величайшим трудом.
Тоф принялся жестикулировать.
– Что он говорит?
– спросил Гарион.
Лицо Дарника было совершенно безжизненным.
– Говорит, что, покуда не рассеется туман, вурдалаки скорее всего не сдадутся. Они боятся солнечных лучей, но туман совершенно скрывает солнце, и вот...
– Кузнеца передернуло.
– Значит, нам придется опять держать щит?