Во имя Абартона
Шрифт:
– Однако ваша мать, исключительно честная леди, выказала обеспокоенность, и я решил проверить, - Верне закурил, и один только запах табака, должно быть, навеки был с ним теперь проассоциирован. В это мгновение Мэб табак возненавидела.
– Мне нелегко было поверить, Мэб, вы ведь практикующая колдунья. А тут… как вы могли?!
То, что зародилось в горле, не было ни смехом, ни плачем. Это был страшный звук, схожий с вороньим карканьем. Это был позыв к тошноте.
– Вы… - Мэб не могла справиться с комом, с тошнотой, с кривящимся ртом. Ее трясло от гнева.
– Вы… проверили? Убедились?
– Увы, леди Дерован права, - сокрушенно покачал головой Верне.
– Наш с вами брак невозможен. Не в ближайшие девять месяцев во всяком случае.
– Отчего же не двадцать два?
– рыкнула Мэб.
– А вдруг я слониха?!
Только когда ладони обожгло огнем, она поняла, что с трудом контролирует собственные силы. Еще немного, и она начнет осыпать Кристиана Верне молниями, и до тех пор, пока не сожжет дотла. А потом… потом… Мэб представила себе, как, точно ведьма в кинофильме, седлает метлу, летит в имение и… и… и…
– Никогда. Больше. Не. Попадайтесь. Мне. На. Глаза, - отчеканила Мэб, роняя каждое слово, точно камень. От слов-камней шла рябь по спокойной воде. Каждое заставляло лицо Верне дергаться, точно она била прямо по нервам.
– Никогда.
И она побежала, стиснув зубы, загоняя слезы назад, давясь злыми рыданиями. Умом она понимала, что нужно было удалиться с высоко поднятой головой, уйти оскорбленной, но не могла. Было слишком больно. Не из-за Верне, нет. Из-за матери. Из-за уловки. Из-за унизительной, средневековой торговли ее даже не телом — невинностью, как будто был в ней какой-то смысл.
Как удивительно точен был в своих определениях Реджинальд. Карета и в самом деле обратилась в тыкву, причем, не дожидаясь полуночи. А кучер стал крысой.
Вернее будет сказать — принц оказался крысой.
Как бы Мэб себя не убеждала, это, последнее было не только унизительно, но и обидно. Она жаждала отмщения, а потому сбежала с бала в темноту боковых дорожек, продралась через узкую дыру в живой изгороди, взбежала на крыльцо и, не в силах подниматься по лестнице и рыдать, как и положено несчастной женщине, в своей постели, упала на пол в гостиной и уткнулась в потертую кожаную обивку кресла.
И разрыдалась до икоты.
Глава двадцать восьмая, в которой Мэб и Реджинальду наплевать на побудительные мотивы
Кристиан Верне подходил леди Мэб Дерован. Хотя бы потому, что у него хватило смелости пригласить ее на вальс. У Реджинальда был целый букет прекрасных отговорок: так быть не должно, ты не должен с ней танцевать, ты не умеешь танцевать, ваше поведение всех удивит, она тебе откажет. Отличные отговорки.
«Прекрасная пара», - продолжал внутренний голос, пока наблюдающий за непристойным, слишком чувственным танцем Реджинальд медленно плавился от ревности.
– «Они богаты. Они вхожи ко двору. Они красивы. Погляди, как она к нему льнет!». Внутренний голос либо говорит самую неприятную правду, либо занимается самообманом.
Реджинальд заставил себя уйти, он не хотел знать, к чему приведет этот танец. В принципе, все и так было ясно. Поцелуи и объятья — самый естественный итог. Мэб проявляла симпатию и интерес к Верне с самого начала, а потом неудачно вмешалась склянка с зельем. Их ничего с Мэб не связывает, кроме чар, и когда они будут сняты…
Появилось глупое и опасное желание пойти домой, разбить всю подготовленную посуду, разорвать заметки, сжечь рецепт и никогда больше не возвращаться к антидоту. К счастью, Реджинальду хватило здравого смысла, чтобы понять, к чему приведет такое поведение. К смерти. К его смерти, и к смерти Мэб. И если первое помраченному сознанию казалось даже привлекательным, то второе…
Он оставил шумные поляны, нырнул в молчаливую зачарованную рощу, упал на спину, раскинув руки, и уставился в небо. Сквозь кроны деревьев, неспешно покачивающихся под легким ночным ветерком, видно было звезды. Они искрились, как пайетки на платье Мэб, когда она кружилась в танце, прижимаясь к… Реджинальд сдавил виски, когда это не помогло зажмурился и надавил на глазные яблоки, надеясь, что боль отрезвит его. Потом вспомнилось досадное обстоятельство: секс. Суматоха бала, полдня тяжелой работы, фотографии Лили, разговор с леди Гортензией — все это немного затормозило реакции, но пройдет не больше часа, и вернется ежесуточное желание, удовлетворить которое можно только одним способом. А Мэб, может статься, уже…
Реджинальд подскочил, почти бегом добрался до озера и, нагнувшись, набрал полные горсти прохладной воды. Плеснул в лицо, но это не остудило его. Тогда он, оглядев пустой берег, быстро разделся догола и нырнул с разбега в холодные глубины. Вода приняла его упруго, позволив на минуту почти утонуть, а потом вытолкнула на поверхность. Маги, вот досада, не тонут. Реджинальд перевернулся на спину, лег на поверхность и позволил воде качать себя, как ей вздумается. Воде виднее, что сейчас нужно. Тело покрылось мурашками от холода и отчасти — от предвкушения чего-то. Сквозь сиреневый колдовской туман пробился бледный лунный свет, потом на небо набежали легкие тучи. До окончания бала дождя не будет, об этом также позаботились маги, а вот с утра, скорее всего, зарядит. Что ж, это, возможно, настроит студентов на нужный лад. Хоть билеты перед экзаменом повторят.
Экзамены — отличная тема для размышлений. А лучше не думать ни о чем вообще.
Реджинальд не знал, сколько он так пролежал, глядя в темное небо. Потом он подгреб к берегу, выбрался и наскоро обсушился, применяя легкие чары, исключительно потому, что ненавидел ощущение липнущей к телу одежды. Оделся. Перекинув сюртук через плечо, он неспешно пошел к дому. Возвращаться на бал не было ни малейшего желания.
Поселок был сегодня погружен в темноту, даже сигнальные огоньки не кружились по улочкам. Реджинальд на ощупь открыл калитку, едва не споткнулся на лестнице, шагнул в дверь…
И услышал тихий, горький плач из гостиной.
В горле пересохло. Реджинальд сделал шаг, нащупал дверной косяк и замер.
– Он вас обидел?
– Кто?
– глухо и сухо спросила Мэб.
– Верне.
– Вы видели?
– темнота зашевелилась. Вопрос прозвучал испуганно.
– Вы танцевали, - пояснил Реджинальд, размышляя, что же еще он мог увидеть.
Мэб выдохнула со свистом, а потом всхлипнула, точно обиженный ребенок. Реджинальд застыл, совершенно беспомощный. Он знал, как утешить студенток с их простыми в сущности проблемами, но Мэб… Почему плакала она? Что нужно было сказать? Что сделать? И не стоило ли уйти, оставив ее наедине с этими слезами?