Во имя Абартона
Шрифт:
– Идемте, - сказал он, надевая на ходу пиджак.
Снокс не ответил, уже далеко ушедший вперед. Реджинальд без труда нагнал его и пошел рядом, продолжая расспросы, но так ничего и не добился и вскоре оставил бесполезные попытки разговорить нелюдимого секретаря.
Глава сорок третья, в которой вершится древняя магия
В венчающий строгое, аскетичное здание профессорской бельведер Реджинальд прежде не поднимался. Пришлось сперва выбраться на крышу, пройти по узкому мостику с ржавыми перилами и протиснуться наконец в дверь. Она скрипела при малейшем прикосновении. Внутри пахло сыростью. Судя по
Пришлось подняться еще выше по крутой винтовой лестнице и через люк выбраться в комнату. Ее заливал ровный, красноватый закатный свет — через застекленный потолок, и на пол ложились фигурные тени от ажурного шпиля.
Пользуясь случаем, Реджинальд огляделся с любопытством. В отличие от двух нижних ярусов надстройки, окна здесь были узкие, с большими простенками, в которых висели литые металлические плиты, покрытые гравировкой. Она запылилась от времени, покрылась патиной, и различить символы было нелегко. Такие же знаки, и точно также затертые, покрывали пол и оконные переплеты. На своде тоже что-то было процарапано, но едва различимо.
– Пришли, Эншо?
– вон Грев выкатился в центр комнаты, неодобрительно цокая языком.
– Какой беспорядок, а?
– Вы хотели видеть меня, ректор?
Ректор едва заметно скривился.
– Арнольд и Дерован настояли на том, чтобы я активировал защиту Абартона. Вы ведь в курсе, как она работает?
Реджинальд неуверенно кивнул.
– В теории.
Теперь комната стала вызывать еще больший интерес. Так это и есть ритуальный зал Абартона? Не слишком похоже на место, где вершится древняя, почти утраченная магия. От таких помещений ждешь большего величия: алтаря в потеках крови, атмосферы. И уж точно — не такого количества пыли и паутины.
С последним кое-как пытались справиться несколько служителей с тряпками и ведрами, но больше размазывали грязь по металлу и камню. Оставалось надеяться, но это не повлияет на ритуал.
– Что от меня требуется, ректор?
– поинтересовался Реджинальд, продолжая осмотр.
– Как артефактор, вы подстрахуете меня, - вон Грев внимательно изучил пол, ища нужное место. Оно, когда стерли грязь, оказалось не только помечено изображением пары стоп, но и подписано.
– На тот случай, если что-то вдруг пойдет не так. Это ведь по сути — огромный артефакт, верно? Поймите меня правильно, Реджи. Я — не волшебник, я волнуюсь.
– Все будет в порядке, ректор, - Реджинальд выдавил улыбку, прекрасно понимая, зачем его вызвали в действительности.
Люди, лишенные магической силы, могут использовать магию, когда речь заходит об определенных артефактах и даже — магических ритуалах. Но они не могут контролировать выброс магической силы, как это почти машинально делают маги. Известны случаи, когда неосторожно проведенный ритуал убивал самонадеянного человека. Реджинальд нужен вон Греву, как громоотвод.
– Насколько я понимаю… встать я должен тут?
– засуетился ректор.
– Именно так, господин ректор, - в ритуальную комнату поднялся наконец, пыхтя, мучаясь от одышки главный библиотекарь и по совместительству хранитель абартонских традиций лорд Гоури. Был он еще пухлее вон Грева, кажется, вдвое шире, и еще ниже ростом, отчего напоминал пуфик для ног. Эта неуместная «мебельная» ассоциация возникала каждый раз при взгляде на него. Колючие, бледно-голубые глаза Гоури скользнули по Реджинальду.
–
Реджинальд не стал напоминать, что маг не из последних, неоднократно присутствовал при ритуалах и умеет обращаться с артефактами. Он отошел, встал послушно в указанном месте и скрестил руки на груди. Ректор с главным библиотекарем суетились в центре, перекатываясь, точно пара шаров на бильярдном столе, и пришлось прикусить губу, чтобы не расхохотаться. Вот уж точно, это бы было неуместно.
Чтобы не отвлекаться, Реджинальд прикрыл глаза и прислушался. Магия, пропитывающая это место, потихоньку просыпалась. Она тянулась к вон Греву, безошибочно опознав в нем человека, облеченного властью. Рвалась наружу.
– Да, вот так, ректор, - бубнил лорд Гоури.
– Нужна всего пара капель вашей крови, не больше. Вот на эту пластину.
Голос становился все тише, речь все монотоннее, и бельведер резонировал странным образом. Прошло несколько минут, и Реджинальд ощутил эту пульсацию всем телом. Она походила на биение гигантского сердца. Ректор забормотал неразборчиво ритуальную формулу, и «сердце» билось теперь в заданном ритме. Все быстрее, быстрее. От этого начала кружиться голова. А потом показалось, что земля ушла из под ног, и Реджинальд начал падать куда-то. Медленно. Неторопливо. Не испытывая ни страха, ни тревоги, потому что не было в этом падении ничего противоестественного.
Тем хуже было приземление.
Боль раскаленным шипом вонзилась в живот, в солнечное сплетение, точно предательский удар под дых. Реджинальд охнул, неспособный издать больше ни одного звука, согнулся пополам, а потом повалился на одно колено, прижимая ладонь к пульсирующей точке, силясь унять боль. Рот наполнился густой, вязкой кровью. В ушах загудело, зашуршало, зазвенело: чудовищная какофония звуков на пределе слышимости, одновременно едва слышимых и непереносимо громких. Боль взметнулась по позвоночнику вверх, стрельнула в череп, раздирая его изнутри, метнулась от виска к виску, попыталась выдавить глаза.
– Эй, Эншо!
– голос ректора показался невыносимо резким, точно металлический звонок на станции Брай. Он был до того громкий и грубый, что ночной поезд, прибывающий на станцию и сопровождаемый этим звонком, будил всю округу.
– Эншо! Как ты?!
– Отлично, - просипел Реджинальд и провалился в темноту.
* * *
Печатая шаг, раздраженно стуча каблуками, вон Грев удалился. Мэб проследила за ним, а потом, оперевшись на предложенную руку профессора Арнольда, вышла на улицу. Абартон потихоньку возвращался к своей привычной жизни. Оставалось чуть больше недели до последнего экзамена, а значит — до каникул. Большинство студентов охватила эйфория. Мэб помнила это чувство, сладостное ожидание лета, свободы. Для нее, правда, оно было также сопряжено и с мучительным визитом к матери, с балами в Имении, непременными визитами близких и дальних родственников и Летним Сезоном, когда всех девиц от шестнадцати и до двадцати лет вывозили в Кингемор, чтобы представить возможным женихам. По счастью, совсем этим удавалось покончить не больше чем за две недели, а потом отец, берущий специально отпуск, вывозил ее к морю, или в горы. Несколько раз они отправлялись за границу, в Вандомэ, в Трис, в Рино, на родину королевы Шарлотты, где все было таким крошечным в сравнении с Роанатой, и таким милым. Даже лошадей, как помнилось Мэб, там разводили низкорослых.