Во имя Абартона
Шрифт:
Добравшись до холла — начала Мэб из самых глубин музей — она замерла на пороге. Голову как обручем сдавило, боль плеснулась от виска к виску, заставляя стискивать зубы и захлебываться стонами. Рот наполнился слюной с привкусом крови: от прокушенной губы. Кое-как совладав со всеми этими симптомами, Мэб опустила взгляд на артефакт, мерцающий насыщенным лиловым, и обомлела. Согласно написанному Реджинальдом, подобный цвет в принципе обозначал сильную, опасную и откровенно враждебную магию. А уж в такой концентрации — точно кто-то плеснул едва-едва разведенные чернила поверх алой крови. Мэб бросила испуганный взгляд на разодранный портрет, все так же висящий на стене, точно в декорации к фильму ужасов. Амулет, способный действовать почти в точности, как зловещие «пьютские ножи». Возможно из колоний. На ум сразу же пришел Верне, так удачно оказавшийся в Абартоне в самый разгар событий и исчезнувший, едва действительно запахло жареным. Куда он, интересно, подевался.
– О, леди Мэб! Чем это вы заняты?
Мэб обернулась. Вон Грев выглядел цветущим: здоровый румянец на пухлых щечках, блеск в глазах, неприятная улыбочка. Никак не удавалось вспомнить точный момент, когда уважение, испытываемое к его начальственному положению, рангу испарилось, сменившись брезгливостью. Положа руку на сердце, он всегда был ужасным начальником. А сейчас, после всех последних событий, когда он стоял и сверлил, буквально буравил неприятным взглядом «пудреницу» в руках Мэб, он сделался просто неприятен. И жутковат.
Мэб тряхнула головой, прогоняя ненужные, глупые страхи.
– Защищаю свою жизнь, ректор. Взгляните.
Вон Грев подошел, изучил сперва артефакт в ладони Мэб, а потом листы с заметками Реджинальда. Поморщился едва заметно.
– Вы поэтому так настаивали, чтобы я активировал защиту, леди Мэб?
Мелькнула дурацкая откровенно мысль: а он хоть когда-нибудь ее называл «профессором», так сказать, по доброй воле? Мэб отогнала ее, распрямила плечи и сказала так твердо, как только могла:
– Мы с профессором Арнольдом настаивали на активации защиты с единственной целью: защитить Абартон, его студентов, преподавателей и персонал. Разве не в этом суть нашей, - и вашей, про себя добавила Мэб, зло сверкая глазами, - работы?
– И сейчас вы при помощи этой игрушки надеетесь вычислить убийцу своей Лили Шоу?
– хмыкнул ректор неодобрительно.
Мэб прикусила язык, давясь рвущимися оскорблениями. Нет уж, она будет серьезной, благоразумной, сдержанной леди. Отец всегда говорил, что гнев — плохой советчик.
– Убийцу Лили Шоу пусть ищет полиция. Профессор Эншо, уверена, сможет представить им все подробности об артефакте, который наделал здесь столько шума и разрушений, - и Мэб кивнула на изодранный портрет.
– В этих делах я судить не берусь, я не профессионал. Но я намерена найти человека, который совратил юную девушку и выставил в столь неприглядном свете.
– Леди Дерован!
– простонал ректор.
«Профессор Дерован!» - еле слышно процедила Мэб. Прокашлялась. Заговорила мягко, вкрадчиво. Этому она научилась у матери, которая умела при желании вить веревки даже из такого рассудительного и практически не поддающегося чужому влиянию человека, как отец.
– Ректор, я убеждена, кто-то из студентов Королевского колледжа применяет сильные амулеты. Эти дети могут себе позволить купить любую вещь и, увы, они еще недостаточно разумны, чтобы избегать опасных и запрещенных предметов. Вспомните себя в их возрасте! И подумайте, что будет, если это вдруг станет известно. Я не стану подозревать их в применении артефакта, имитирующего «пьютские ножи», это слишком уж дорого и экзотично. Но, господин ректор, студент-старшекурсник, применяющий амулет, способный заблокировать зелье правды — это скандал.
– Вы шантажируете меня, леди Мэб?
– изумился вон Грев.
– Упаси меня боги, ректор. Я взываю к вашему благоразумию.
Вон Грев оглядел ее с ног до головы, и Мэб сразу же стало не по себе. Холодок прошел по коже и захотелось, чтобы рядом был Реджи. С ним она определенно чувствовала бы себя увереннее, чувствовала себя под надежной защитой. Или хотя бы профессор Арнольд. Он щиплет молоденьких преподавательниц и иногда позволяет себе оскорбительные намеки, но при этом не выглядит разъяренной гюрзой. Сейчас Мэб была готова на любую компанию, даже на бесполезного Кэрью.
Вон Грев отвел взгляд. Мэб выдохнула.
– Ваша взяла, леди Дерован. У вас есть один день. Если до сегодняшнего вечера мы ничего не найдем, вы выбросите эти глупости из головы. Идемте, я вызову студентов Королевского колледжа и мы их проверим в присутствии комиссии. Этовас, надеюсь, удовлетворит и угомонит?
– Вполне, - кивнула Мэб.
– И… Я бы предпочла, чтобы при этом присутствовали профессор Эншо и еще несколько человек с кафедры артефакторики. Чтобы у нас с вами было их авторитетное мнение.
Вон Грев мученически вздохнул.
– Вы, что же, предлагаете мне потревожить бедного старика Барнса?
– Я предлагаю вам разрешить проблему быстро, надежно и так, чтобы не допускалось различных толкований. Виновные точно были виновными, а имя невиновных было очищено, - не без патетики, вон Грев на нее частенько покупался, сказала Мэб.
– Хорошо, - скривился ректор.
– Через два часа в Ротонде. Жду вас и Эншо. И не опаздывайте, леди Дерован, если не хотите, чтобы я все отменил.
Ректор стремительно вышел. Мэб проводила его взглядом, сверля широкую, обтянутую форменной мантией спину. Потом вздохнула. Опаздывать она не собиралась, но впереди было самое сложное: за какие-то несчастные два часа убедить доктора Льюиса, что Реджинальду Эншо непременно нужно быть в главном корпусе. И это обещало быть невероятно трудным делом.
Глава сорок шестая, в которой говорится о дарах и артефактах
Подобно всем выпускникам де Линси Реджинальд умел болеть с немалой для себя пользой. Соблюдая неукоснительно постельный режим, за чем следили сперва доктор Сэлвин, а последние годы ставший его правой рукой доктор Льюис, можно было перечитать внушительную кипу книг, поставить и описать несколько мысленных экспериментов, провести масштабное исследование и написать курсовую работу. Реджинальд привык болеть деятельно, и теперь просто изнывал от тоски.