Во имя Абартона
Шрифт:
– Бросьте, - встрял Миро, без которого в Абартоне ничего не обходилось.
– Я вас так зову.
Глаза Мэб угрожающе сощурились, и Реджинальд поспешил поймать ее руку и сжать. Миро определенно дурно на нее действовал, однажды она уже заставила мальчишку квакать. Как знать, что она могла сделать сейчас сгоряча. Мэб выдохнула и улыбнулась, и притом еще страшнее, чем Дженезе Оуэн.
– Господин Миро. А ответьте мне на вопрос, господин Миро, где ваша фотокамера?
Миро по своему обыкновению сыграл дурачка.
– Фотокамера?
– Безумно дорогой «Легос», - кивнула Мэб.
– Понятия не имею, профессор. Отдал кому-то, - беспечно отозвался мальчишка тоном «у меня ведь денег куры не клюют», заставившим всех поморщиться.
– А лучше бы вам вспомнить, Миро, - зловеще посоветовала Мэб, - ведь снимки Лили Шоу были сделаны именно «Легосом».
Миро сунул руки в карманы, качнулся с пятки на носок и поинтересовался:
– Вы, {профессор} меня в чем-то обвиняете?
Мэб покачала головой, взяла Реджинальда за руку и направилась к председательскому столу, за которым уже расположились недовольные коллеги с кафедры Артефакторики. Старый Барнс клевал носом, лорд Демин читал газету, пара аспирантов из де Линси — формально студенты Барнса, но давно уже занятые собственными исследованиями и изрядно задирающие нос потому что «стоят на пороге великого открытия», ожесточенно спорили вполголоса, черкая в блокноте, который вырывали друг у друга. Реджинальд и сам не раз «стоял» на том самом пороге, а потому относился к парочке энтузиастов с изрядным скепсисом. Он поздоровался, устроился в кресле — кивнул на встревоженный взгляд старика Барнса, который все еще пытался порой носиться со своими подчиненными, как наседка с цыплятами — и, бросив взгляд на часы, начал вполголоса разъяснять принцип действия своего артефакта. Барнс хмыкал одобрительно, Демин все так же невозмутимо читал газету, аспиранты, заинтересовавшись понемногу, тянули шеи и все норовили коснуться артефакта в руках Мэб, но всякий раз отдергивались. Реджинальд и сам избегал этого, магический фон был слишком нестабилен, как и само изделие. Его немного угнетал тот факт, что Мэб приходилось ладить с не до конца проработанным артефактом. Она морщилась — Реджинальд хорошо понял, какой головной болью отзываются почти все манипуляции — но также слушала внимательно, то и дело сверяясь с таблицей.
Часы пробили неожиданно. Четыре. Реджинальд вздрогнул. Вон Грев в сопровождении своего секретаря прошел через Ротонду, взобрался на кафедру и заговорил. И, как выяснилось, для этого случая заготовил самую настоящую речь.
Глава сорок седьмая, в которой говорится о дарах и артефактах
В одном вон Греву отказать было нельзя: был он великолепный оратор. Речи его, пусть даже и самые долгие, слушали всегда. Даже у Мэб, которая с детства привыкла слушать чьи-либо нотации и рассказы, а порой даже и лекции вполуха, невольно заражалась энтузиазмом, который излучал ректор. Но сегодня впервые за долгое время прислушалась. Смысл речей был предельно прост: если кто-то из присутствующих происходящим недоволен, то винить тут следует профессоров Эншо и Дерован. Все это было завернуто точно подарок и подано красиво, но Мэб тем не менее оскорбилась. Реджинальд под столом сжал ее руку и шепнул:
– Успокойся. Пусть говорит.
– И до чего он так договорится?
Вон Грев обернулся на профессоров, шушукающихся, точно пара школьников, нахмурился и все же закруглился, немного скомкав конец своей речи. Предоставил слово Реджинальду.
Эншо поднялся с места, оценил лестницу, по которой предстояло взбираться на кафедру, и остался за столом. Его слегка мотало из стороны в сторону, и ежесекундно Мэб грызла совесть. Нужно было оставить Реджинальда в больнице. Доктор Льюис, как живое воплощение этой совести, поддерживал Эншо с другой стороны и все порывался пощупать пульс.
– Принцип действия прибора предельно прост, - баритон Эншо мгновенно заполнил всю Ротонду, и даже студенты притихли. Кое кто — из де Линси, конечно, даже начал пробираться к первым рядам.
– Он определяет магическое воздействие, оказанное вами — или примененное на вас — и, сверяясь с особой шкалой, можно узнать его уровень и примерный перечень заклинаний. При более точной настройке артефакт указывает группу примененных чар. Благодаря же тому, что в воздухе сейчас огромное количество свободной магической энергии, мы получаем практически стопроцентно точный результат.
– А привороты он тоже определяет?
– крикнул кто-то из зала.
Реджинальд вскинул брови и хмыкнул.
– Маклин, это не приворот. Прекратите давать списывать в разгар сессии, и девушки от вас мгновенно отстанут.
В зале засмеялись, послышалось ворчание и несколько скабрезных шуток. Но в целом студенты заинтересовались, и Мэб стало страшно. Эта клятая «пудреница» заберет у нее сегодня все силы. Она уже предвкушала мигрень.
Сперва, как справедливо заметил Реджинальд, нужно было определить, какие именно чары применялись в Абартоне и исключить все самые невинные. К таковым после некоторых раздумий он с коллегами с кафедры артефакторики отнесли и некоторые откровенно жульнические, позволяющие создавать шпаргалки или же запоминать на короткий срок большой объем информации. В последнем случае Мэб с ними согласилась. Любители подобного колдовства и без того оказывались наказаны жестокой головной болью на сутки, а то и больше. Определив чары, можно было приступать к расспросам наиболее подозрительным студентов и, как подумалось Мэб, которую Дженезе Оуэн сверлила недобрым взглядом, некоторых преподавателей.
Занятие это оказалось удивительно утомительным. Студенты подходили, Мэб обследовала их при помощи «пудреницы», Реджинальд, Барнс и третий профессор, имени которого Мэб не знала, внимательно изучали результаты, а аспиранты прилежно записывали. Чары и артефакты были в основном безобидный, а порой глупые. Защитные, помогающие лучше запоминать, расслабляющие, леченые, стимулирующие. Всякая ерунда, не больше. Если попадалось что-то на грани легального — у студентов Королевского Колледжа и Принцессы главным образом, хотя и кое-кто из Арии и даже де Линси также отличился — то и это ничем не могло помочь. Периодически к столу подходили, нехотя, кривясь, главные подозреваемые.
– А у вас, Миро, следы проклятья, - задумчиво говорил Реджинальд, сверяясь с таблицей и окидывая студента долгим взглядом.
– Не на вас. Скорее зацепили чье-то чужое. Поговорите с профессором Оуэн.
Миро хмыкал и удалялся, чистенький и невинный, точно новорожденный младенец.
У Эскотта был амулет, защищающий от похмелья, а у Барклена — целая россыпь учебных, которые использовали на старших курсах все, изучающие проклятья. Мэб присматривалась к нему, помня о том, что Лили в проклятье верила, но по сути своей амулеты были невинные. Именно что как у всех. У той же Дженезе Оуэн были такие, она потрясала ими и возмущалась, что активация защиты испортила всю тонкую, филигранную настройку. Реджинальд, прервав поток жалоб, пообещал все исправить, как только доктор Льюис позволит ему колдовать, и Мэб испытала при этом знакомый укол ревности. Хотелось вцепиться Дженезе Оуэн в модную прическу, выцарапать ей глаза. Мэб крепче сжала артефакт в руках.
Потом ей пришла в голову новая, жутковатая мысль. Воспользовавшись тем, что появилась краткая передышка, она склонилась к уху Реджинальда.
– А этот прибор не может… - она осеклась, не зная, как сказать, не вызывая подозрений.
– Может, - кивнул Реджинальд, - поэтому нас с тобой мы осматривать не будем. Присаживайтесь, Дильшенди.
– Профессор, леди Дерован, - юноша опустился в кресло, закинул ногу на ногу и сцепил руки на колене.
«И этот туда же!» - мрачно подумала Мэб, рассматривая Маркуса Дильшенди. Выглядел он странно, взялась откуда-то совершенно ему не свойственная нервозность, которая усилилась, когда Мэб подняла «пудреницу». Записав результаты, Реджинальд сверился со своей таблицей четырежды, хотя Мэб была уверена, что ему вообще не нужно это делать, с его-то памятью. Дильшенди отвел взгляд.
– Маркус, зачем вам такой сильный маскирующий и блокирующий амулет? – тихо спросил Реджинальд.
Дильшенди опустил взгляд в пол, потом вдруг резко вскинул голову.
– Это я.
– Что — вы?
Юноша откашлялся.
– Кхм. Я соблазнили Лили Шоу. Конечно я не убивал ее.
– Зачем?!
– изумился Реджинальд. Мэб была с ним в этом полностью солидарна. Дильшенди она проверяла исключительно для проформы, сложно было представить, что этот серьезный, старательный молодой человек, которому место в де Линси, а не в Королевском Колледже, может сделать что-то подобное.