Во имя Абартона
Шрифт:
– Еще чего!
– этой перспективе Реджинальд ужаснулся. В больничной палате, серой, казенной, в окружении едких лекарственных запахов! Бесконечно далеко даже от иллюзии ее присутствия, ее близости!
Тут Реджинальд одернул себя и решительно мотнул головой.
– Хватит с меня больниц, леди Мэб. У меня крепкий организм и я, в конце концов, знал на что шел.
– Я так и не поняла, есть ли от этого какой-то прок… - заметила Мэб.
– И я не поняла, как эта защита действует.
Реджинальд собирался ответить, но его прервало появление медицинской сестры со стопкой вычищенной и отглаженной одежды. Положив ее на тумбочку возле кровати, женщина выразительно посмотрела на Мэб. Мэб посмотрела столь же выразительно в ответ.
– Дамы… - вздохнул Реджинальд и посмотрел на них с укором, а потом поднялся и, прихватив одежду, проковылял за ширму. Идти было непросто, голова кружилась, ив первую минуту Реджинальд пожалел, что заспорил с доктором Льюисом. Но потом обычное его упрямство взыграло, он расправил плечи и принялся переодеваться.
– Помочь?
– любезно предложила Мэб.
Реджинальд вспомнил ее руки, гладкие изящные кисти, теплые ладони, аккуратные, но острые ногти, оставляющие на коже следы в минуты страсти, и ответил порывистее, чем следовало:
– Нет!
– Нет так нет.
– Защита Абартона, - принялся за пояснения Реджинальд, чтобы отвлечься от мыслей и воспоминаний, равно как и от осознания собственной позорной слабости, - блокирует все проявления враждебной магии. Существует целый список подобных заклятий и артефактов и он постоянно пополняется. Раз в несколько лет ее перенастраивают. Правда… последний раз это делали, думается мне, еще при предыдущем ректоре, он был магом.
– То есть, семь лет назад, - проворчала Мэб.
– Увы. Если кто-то из студентов применил запрещенный амулет, блокатор или что-то подобное, чтобы беспрепятственно лгать под зельем, то сейчас у него этот фокус не пройдет. Ну а мой прибор позволит определить, какие чары и артефакты использовались в последнее время. Ну и приятный бонус: в ближайшие полгода в Абартона никому не причинят вреда никаким колдовством. Потом защиту придется активировать по новой, но не думаю, что вон Грев на это согласится.
Пальцы, слушающиеся отчего-то хуже всего, соскользнули с пуговиц. Совладать с рубашкой оказалось нелегко. Реджинальд выругался вполголоса.
– Не думаю, что на это соглашусь я, - пробурчала Мэб. Не стесняясь присутствия медицинской сестры (возможно, впрочем, та уже ушла), она шагнула за ширму и принялась сосредоточенно застегивать пуговицы одну за одной.
Она стояла так близко, что Реджинальд ощущал тепло ее тела, купался в знакомомаромате духов, который смешивался с резким, травяным больничным запахом. Прикосновения Мэб были быстрыми, точными, деловыми. Пуговица за пуговицей, сперва рубашка, потом по две на манжетах, затем жилет. Реджинальд сглотнул, прогоняя пленительные видения, в которых Мэб так же деловито раздевала его.
– Мэб…- он осекся, не зная, что говорить дальше. У него в голове, по правде, не было ни одной дельной мысли. Только желание: схватить женщину в охапку, прижать к себе и целовать, целовать, пока все прочее не забудется, не подернется дымкой, не перестанет иметь какое-либо значение.
Прежде, чем Реджинальд успел насовершать глупостей, Мэб отстранилась.
– Отлично. Идем?
Реджинальд глупо кивнул.
Доктор Льюис поджидал их в холле, заполняя при этом какие-то бумажки. Завидев Реджинальда, он неодобрительно зацокал языком, перегнулся через стойку и вытащил несколько флаконов. Пришлось пить горькое снадобье под тем же неодобрительным, строгим взглядом, полным обещания «сейчас Сэлвина позову». Осушив один за другим три флакона с укрепляющими настойками, Реджинальд почувствовал себя значительно легче. Воздушным каким-то стал, невероятно сильным, беспечным. Захотелось вдруг петь, танцевать, целовать Мэб Дерован у всех на глазах. А потом он вдруг сделался легким, точно воздушный шарик. Кажется, подуй ветер, и он улетит.
Горячая рука на плече вернула Реджинальда на землю.
– Это эйфория. Сейчас пройдет, - рука Льюиса переместилась на локоть Реджинальда, и хватка у доктора была просто железная.
– Идемте, Эншо. Помните, я с вас глаз не спускаю.
Несмотря на то, что его пошатывало от слабости, добраться до Ротонды удалось загодя. Реджинальд не сомневался, что задержись они хоть на полминуты, и вон Грев несомненно распустил бы всех, забрал назад свое обещание, а главный свой раздражитель — профессоров Дерован и Эншо — загрузил работой сверх всякой меры. Чтобы не высовывались. По счастью, у них было еще пятнадцать минут в запасе.
Реджинальд зашел в зал, стараясь держать спину прямо. Оступился, и Мэб с Льюисом незаметно поддержали. Доктор еще и проворчал что-то неодобрительно. Мэб было не до того, она обшаривала взглядом зал.
– Он вообще всех согнал?!
И в самом деле Ротонда — Зал Больших Собраний, как она значилась на планах Абартона — была заполнена народом. Здесь были профессора и студенты со всех факультетов и отделений, и просторная комната гудела, словно улей, в который кто-то ткнул палкой. Примерно так Реджинальд и ощущал себя: как идиот, потревоживший злых пчел. Ощущение это усилилось с появлением Дженезе Оуэн. Профессор проклятий шла по проходу между стульями, одной рукой упираясь в бедро, а другой помахивая в воздухе связкой амулетов. На прекрасном ее лице был написан гнев пополам с брезгливостью. Больше всего профессор Оуэн напоминала легендарную Сакути, гневливую богиню с Наветреных островов, которая своим взглядом умела обращать людей в камень. Реджинальд видел статуи Сакути, выглядела она вот так же прекрасно и отталкивающе одновременно.
– Это ваша была идея?
– рыкнула профессор Оуэн.
– Собрание?
– Реджинальд вскинул брови и для надежности ухватился за спинку стула. Его шатало и без того, а позерские жесты, как оказалось, отнимают много сил.
– Активация защиты! У меня и моих студентов полетели все амулеты!
Реджинальд посмотрел на связку, которой Дженезе Оуэн гневно потрясала. «Полетели» - не совсем верно, слишком уж громко. «Сбились настройки», - сказал бы Реджинальд. Эта проблема решалась достаточно просто, но Дженезе было не переубедить.
– Это была моя идея, профессор Оуэн, - медоточивым голосом сказала Мэб.
Женщины не нравились друг другу, очень не нравились, и Реджинальд вдруг ощутил себя лишним. Воздух сгустился. Профессор проклятий еще сильнее потемнела взглядом, глаза ее и без того жуткие, сделались совсем черными и в них заплясали зловещие алые искры. А потом она вдруг улыбнулась.
– Интересно, леди Дерован, чего вы добиваетесь?
Мэб тяжело вздохнула.
– Профессор, профессор Дерован. Вы заметили, Реджинальд, никто и никогда не зовет меня профессором? Почему так?