Во имя Абартона
Шрифт:
Наконец слезы иссякли, но отстраняться Мэб не спешила, а Реджинальд не размыкал объятья. Под пальцами была мягкая, гладкая шерсть пиджака, под щекой — шелк съехавшего на бок галстука. Сердце билось чуть чаще, чем следует, но и саму Мэб неуместно волновала эта близость. Никакой бурной страсти, никакого пожара, лишь размеренное, ставшее уже привычным желание.
– Выпьем?
– тихо предложил Реджинальд.
– Ага.
Мэб отстранилась, вытирая мокрые щеки. Выглядела она, должно быть, ужасно: рыдания никого не красят. Однако Реджинальд глядел с мягкой, теплой улыбкой, невероятно смущающей. Мэб начала уже привыкать к ней, и к этому мужчине, его привычкам, его манерам, голосу, прикосновениям. К вспышкам страсти и к обычной для него сдержанности. Пришла вдруг страшная мысль, что еще несколько дней, и они навсегда разойдутся. Станут только коллегами, изредка встречающимися на совместных собраниях или в коридорах, а Мэб этого не хочет. Мэб хочет, чтобы всегда было вот так, как сейчас.
Когда, черт возьми, наколдованное чувство стало настоящим? И что с этим делать?
Мэб, утирая слезы обеими руками, сделала шаг назад, запнулась о надгробный камень, и упала бы, не подхвати ее Реджинальд привычным уже жестом. Она снова оказалась в его объятьях. Сердце билось, как сумасшедшее, но не из-за страха перед падением и не из-за того, что Грёзы велели вожделеть этого мужчину. По-хорошему так билось, по-правильному.
– Что, все-таки, этот достойный господин тебе сделал?
– спросил Реджинальд, криво усмехаясь.
– Кто?
– глупо моргая, спросила Мэб.
– Люсьен Марто, - Реджинальд кивнул на надгробие.
– Наш, вернее ваш старый знакомый.
Мэб опустила взгляд на скромный камень, весь раскрошившийся, поросший мхом и плесенью. На нем еще читалось имя - «Люсьен Марто», годы жизни, но большая часть эпитафии скрылась под землей и камнеломкой, и сложно было даже представить, что же сулило проходящим мимо это надгробие. Осторожно опустившись на одно колено, мгновенно утонувшее в необычно рыхлой для старой могилы земле, Мэб счистила траву и листву.
– I, pede Fausto? Странная эпитафия.
– Да, ему бы больше подошло Errare Humanum est, - согласился Реджинальд, протягивая руку.
– Поднимайтесь, леди.
Поднявшись, Мэб отряхнула колени от земли и мелких листьев. Реджинальд взял ее за локоть, потянул за собой, а Мэб все смотрела и смотрела на старое надгробие. Иногда возникало это странное чувство: «Оно!». Так себя проявлял, должно быть, дар удачи. Мэб натыкалась на что-то и понимала: именно это она и ищет. Что-то важное было связано с этой могилой.
– Идем, - Реджинальд, потеряв терпение, сильнее дернул ее за руку и обнял бесцеремонно за талию.
– Оставь покойника в покое.
Мэб неуверенно кивнула.
* * *
Людей в пабе было немного: день будний, а погода чудесная, и те, кто не был занятна работе, предпочитали провести его на воздухе. Реджинальд и сам предпочел бы погреться на солнышке, но ему необходимо было выпить. После того, как его поймали с бутылкой дешевой водки на втором курсе, он навсегда зарекся делать это на территории Университета.
Джеки, по обыкновению хмурая официантка, выглядевшая всегда так, словно несет на своих плечах весь груз мировых забот, приняла заказ, нацарапала в блокноте несколько загадочных знаков и скрылась за дверью, ведущей на кухню. Реджинальд откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Дешевая кожа, которой были обтянуты в пабе все предметы мебели за исключением медной стойки, нагрелась на солнце, приятно согревала затылок и едва слышно поскрипывала при малейшем движении.
– А если зайти с другой стороны?
Глаза пришлось открыть. Мэб с сосредоточенным видом складывала из салфетки кораблик и казалось, от результата зависит что-то важное.
– Куда зайти?
– спросил Реджинальд.
Джеки принесла графин кедровой водки, тарелку с сырами, гренками и соленьями, проворчала что-то неодобрительное — должно быть в адрес профессоров, напивающихся в рабочее время — и наконец удалилась. Мэб проводила ее задумчивым взглядом, отложила недосложенный кораблик и пояснила:
– Подойти к проблеме. Не выискивать, кто из студентов соблазнил Лили Шоу, а подумать, у кого из них может быть мотив.
– Мотив соблазнить девушку?
– Реджинальд хмыкнул.
– Да у всех здесь, за очень редким исключением.
– Не прикидывайся идиотом, - нахмурилась Мэб.
Раз уж они перешли «на ты» как-то незаметно, Реджинальд решил поддержать этот тон.
– Хорошо, хорошо, я понял. М-м-м… Варианта у нас, строго говоря, два. Нет, их значительно больше, но серьезных только два. Не берем в расчет глупость иподлость, только выгоду. Во-первых… - он вытащил из кармана блокнот и раскрыл его на пустом развороте.
– Во-первых, это может быть кто-то, желающий уничтожить репутацию Абартона. Тут на ум приходит прежде всего Эньюэлс. Вариант второй: хотели ударить по репутации Колледжа Шарлотты и по самой королеве. В первом случае, правда, странно предполагать участие студента из Королевского Колледжа. Зачем им топить собственную Alma Mater? М-м-м?
Мэб пожала плечами.
– Подозреваемые у нас, прямо скажем, своеобразные. Эскотт… гей, - слово это в который раз далось ей нелегко, а на лице появилось знакомое ханжеское выражение, Реджинальда позабавившее. Снобка и ханжа, и даже странно, что она ему настолько нравится.
– Барклен — уменьшенная копия Миро, такой же наглый, ик тому же, изучает проклятья, но он… какой-то опереточный злодей. Д“Или, вероятно, наиболее подходящий вариант, на него неоднократно жаловались девушки из числа обслуги.
– Жаловались на грубость, - напомнил Реджинальд.
– Тут не было ничего подобного. Почему Лили не назвала имя?!
Мэб наполнила рюмки, свою выпила залпом и принялась вертеть в тонких бледных пальцах. Во все стороны прыснули искры от резьбы на дешевом хрустале.
– А если она действительно не могла?
– Магия?
– Реджинальд нахмурился. У кедровой водки, которую он пригубил, был неприятно горький привкус.
– Это все усложнит. С магией любой из них мог обмануть зелье правды.