Водораздел
Шрифт:
Хотя время и было тревожное, Поавила все же решил достроить дом. Летняя страда прошла, и времени стало больше. Да и зима уже была на носу. Шел однажды уже и мокрый снег. В конце концов, избу все равно надо строить. А сама она не, поднимется, если будешь сидеть сложа руки. Ему не удалось долго поработать: прибежал Микки и издали закричал:
— Иди на собрание.
— На собрание?
— С погоста приехал человек. Обещает муку и соль.
Поавила решил, что человек, приехавший провести собрание, привез муку, которую будет распределять. Но когда он пришел в мирскую избу, никакой муки там не было. И речь там шла не о распределении муки, а о натуральном налоге.
— А как же с мукой и солью? — поинтересовался Поавила.
— С какой мукой? — недоуменно спросил представитель волостного Совета.
Пулька-Поавила посмотрел на Микки.
— Хилиппиха говорила, — поспешил объяснить Микки.
— Ага, теперь понимаю, — сказал представитель. — Мы еще не получили указаний, сколько выдавать на каждого едока.
— А себе, небось, берете без всяких указаний, — раздраженно оборвал его Поавила. — А мужик пусть пальцы лижет. Вот оно как…
Он был так раздражен, что не мог толком говорить.
После собрания он никак не мог успокоиться. Он и сам толком не мог сказать себе, чего он ожидал от революции, но во всяком случае, не этого. У него было такое чувство, словно он вдруг попал в дремучий лес, где кричит филин, пытаясь сбить его с верного пути.
— Поеду-ка я в Петрозаводск, — решил Поавила. — Выясню, что к чему. Не может быть, чтобы Советская власть такая была…
— Чего ты мелешь? — впервые в жизни осмелилась возразить мужу Доариэ. — Разве нам плохо живется? Картошки на всю зиму хватит.
— Картошки… — повторил Поавила. — Давай-ка собери кошель. Да положи побольше сущика.
Про себя он подумал, что теперь-то он исполнит свое обещание, которое дал много лет назад, отправляясь коробейничать, да так тогда и не выполнил. Уж наверно в Петрозаводске есть шелковые платки. Вот и выменяет на сущик. О своем намерении он не стал ничего говорить жене, но в мыслях своих представил, как обрадуется Доариэ, когда получит в подарок настоящий шелковый плат да еще с кисточками.
— Хуоти оставил нас, а теперь ты уходишь, — отговаривала мужа Доариэ.
Хуоти уже работал учителем в Латваярви.
— Не поезжай. — Доариэ умоляюще смотрела на мужа.
Но ее уговоры не помогли. Поавила отправился в путь. Надо было торопиться, пока река Кемь не замерзла. Да и ехал он не только ради себя, но и ради других.
На границе начиналась демобилизация красноармейцев, провоевавших всю гражданскую войну и оставшихся затем охранять границу. Вместе с уезжающими домой пограничниками Поавила и отправился в путь. Дорога до Кеми была привычная, до нее добирались на лодках по озерам и рекам. Но когда на станции Поавила подошел к окошку кассы, оказалось, что дальше не так-то просто уехать.
— Ого! — Поавила не поверил своим ушам, когда ему назвали стоимость билета, — сто десять тысяч рублей! — повторил он. — Ну и деньги пошли нынче.
Оставалось одно — идти к Пекке Нийкканайнену. Может, у него найдется столько денег и он одолжит на билет. Но Пекка достал билет бесплатно и даже посадил Поавилу в вагон.
В вагоне нашлось свободное место, и Поавила сел у окна. Рассматривая плывущие мимо осенние виды, он думал о своих делах. Иногда он краем уха прислушивался к тому, что говорили его соседи-пассажиры.
— Билет продали второго класса, а едем третьим, — ворчал кто-то.
— Не огорчайтесь, — успокаивал ворчавшего его сосед по полке. — Скоро у нас останется всего один класс, так что никто не будет жаловаться.
Когда стемнело, кто-то обнаружил, что в вагоне полно клопов, и зачертыхался.
— Кусают, дьяволы!
Сидевший рядом с Поавилой пассажир тут же пустился рассуждать о том, что бы получилось, если бы собрать всех клопов всего мира и сунуть в постели буржуям. Когда он стал описывать, как будут ворочаться буржуи на своих пуховых перинах, почесывая то шею, то ноги, никто не мог удержаться от смеха.
Утром поезд прибыл в Петрозаводск.
Выйдя на перрон, Поавила удивился, как далеко он оказался от своей деревни, за сотни верст, а ушло на дорогу меньше недели. «Да, поезд есть поезд, — рассуждал Поавила. — На нем быстрее доедешь, чем на лошади».
За вокзалом он увидел извозчиков, дожидающихся пассажиров. «Господ ждут», — подумал Поавила и, поправив кошель за спиной, пошагал к городу.
«Где найти этого самого Главного?» — думал он.
Пулька-Поавила решил поговорить с самим главой правительства Карельской Коммуны.
Гюллинг подписывал какое-то постановление Исполнительного комитета Карельской Трудовой Коммуны, когда в кабинет вошел секретарь и доложил, что какой-то человек из Ухты просит принять его. Говорит, что прямо с поезда.
В Петрозаводске шел 2-й Всекарельский съезд Советов. Почему-то из Ухты на съезд никто не приехал.
«Наконец-то, приехал», — подумал Гюллинг.
— Пусть войдет, — сказал он обрадованно и отложил в сторону бумаги, которые подписывал.
Увидев в дверях бородатого мужика с берестяным кошелем в руке, Гюллинг улыбнулся.
— Вы чуть-чуть не опоздали, — сказал он, поздоровавшись с гостем за руку.
— Опоздал? — недоуменно повторил Пулька-Поавила и поставил свой кошель у стены возле дверей.
Гюллинг достал из кармана замшевый кисет.
— Курите?
— Махорка! — удивился Пулька-Поавила и тоже стал сворачивать цигарку. «Мужик-то, наверно, простой. Сам махру курит», — подумал он о Гюллинге.
— Заседание уже началось, — вдруг вспомнил Гюллинг, взглянув на карманные часы. — Пойдемте, потом поговорим. Наверное, и вы… Да, как ваша фамилия?