Военные будни, часть 2

Захаров Николай Львович

Иванов и разбудил старшину час спустя, теребя нетерпеливо за плече и шипя ему в ухо:

– Товарищ старшина, Алексей Павлович.

– Что?– разлепил глаза старшина.

– Ползает кто-то рядом,– свистящим шепотом сообщил рядовой.

– С чего ты взял, что ползает? Может, показалось все же?

– Нет, точно. Ёся встрепенулся и вон за те кусты умотал, а там пару раз взвизгнул. Точно, Морозов этот тут ошивается.

– Морозов!– гаркнул старшина во весь голос, будя спящих.– Ты здесь, кукушонок? Чего молчишь, оглодыш?

– Здесь,– донеслось вдруг из леса в ответ.

– Чего надо, придурок?–

крикнул опять старшина.

– Нож отцовский верни и вали со своими архаровцами хоть в Сибирь,– прозвучало в ответ.

– Иди, возьми!– крикнул старшина, заводясь.

– Щас,– ответил Морозов,– когда ты один останешься, тогда и приду. Рядовых передушу по одному и приду,– пообещал он самоуверенно.– Оставьте нож на лежбище утром и тогда никого не трону, кроме тезки-сибирячка. Этому я все равно шею сверну за батю.

– Вот гад,– задергался Иванов,– я же ему сказал давеча, что это я Авдеича убил.

– Эй, Морозов, он тебе соврал. Не он это. Это я твоего папаню завалил,– крикнул старшина, решив успокоить парня.

– Тогда пусть они уходят, а с тобой мы разберемся, как мужчина с мужчиной,– проорал в ответ Морозов, явно стервенея.

– Да хоть сейчас,– психанул старшина, вставая на колени.

– Жду и, нож не забудь, сволочь!– поднял градус злобы в голосе Морозов.

– Иду,– вскочил на ноги старшина и оттолкнул, вставшего на пути Иванова.

– Товарищ старшина, нужно всем пойти и расстрелять гада из четырех автоматов,– заблажил сибиряк.

– Ты меня за кого принимаешь, тезка?– прихватил его за грудки старшина.– Я что, похож на суку? Сам разберусь,– и крикнул во все горло:

– Эй, Морозов.

– Что?– немедленно отозвался тот.

– Сходимся один на один. Мои не вмешиваются. Пусть Бог решает, кому жить, а кому загнуться в этом лесу.

– На ножах?– спросил Морозов деловито.

– Хоть на оглоблях,– рявкнул в ответ старшина.

– Тогда на ножах. Побожись, что твои не увяжутся следом,– поставил условия Морозов.

– Вот те крест,– крикнул в ответ старшина, перекрестившись и, цикнул на подчиненных:

– Сидеть здесь и не дергаться. Если жив останусь, то крикну. Если он меня кончит, то делайте потом что хотите.

– Алексей Павлович…– начал было сержант Черпак, очевидно, намереваясь вразумить старшину, но тот швырнул ему ремень, сняв с него ножны с ножом булатным и молча ушел в сторону Морозова.

Глава 2

Двигаясь осторожно и чутко прислушиваясь, старшина прошел метров пятьдесят и вышел на поляну. Замерев на ее краю, не такой уж и обширной, он позвал:

– Ты здесь, Морозов?

– Жду,– колыхнулась еловая ветвь на другом краю полянки, метрах в двадцати.

– Стволы в сторону,– предложил старшина.

– Давай, на счет три,– согласился Морозов, начав тут же отсчет.– Раз, два, три,– и честно отшвырнул от себя что-то темное.

Старшина тоже вынул из сапога ТТ и швырнув его в траву, спросил:

– Помолился, крысеныш?

– А ты?– ответил Морозов зло.

– Само собой. Пусть Он рассудит.

– Он рассудит, как надо,– уверил его Морозов.

– Я и не сомневаюсь, Леха,– сделал к нему первый шаг старшина, сжимая в кулаке его же бывший нож.

– И я,– шагнул на встречу Морозов.– Я тебя, скобаря, без ножа бы, одними голыми руками придушил,– нервно выкрикнул он при этом, сверкнув лезвием в лунном свете.

– Вижу,– сделал еще один шаг старшина.

– Нож у тебя мой фамильный, поэтому ты опаснее с ним стал,– признался Морозов,– обмылок мелкий,– и прыгнул, в два шага преодолев разделяющее поединщиков расстояние. Нож при этом в лунном свете замелькал, перебрасываемый из руки в руку и старшина едва успел уклониться от лезвия, поднырнув и откатившись в сторону. При этом ему удалось, достать ногу противника и Морозов взвыл, не сдерживая эмоций: – Сука! Сучара!– орал он, кружась вокруг, вскочившего на ноги старшины, пытаясь достать его с разных рук и разными махами, демонстрируя навыки в ножевом бое. Второй раз старшина зацепил ему кисть левой руки и прыти Морозов сразу убавил, прикусив губу от боли.

Пошел крадучись вокруг него, делая ложные выпады и выбирая момент для нападения – последнего. Глаза его, с расширенными от боли зрачками, увеличились и глядели с чернотой потусторонней, пугая и завораживая. Старшина, стараясь не глядеть в эти безумством расширенные глаза, внимательно следил за их хозяином и ждал, стараясь не попасться на ложные выпады и держа нож жалом вперед, прямо перед собой. Ножевого боя он не знал. И как всякий дилетант, понимал, что сейчас он не на своем поле, где шансы его невелики, но принужденный обстоятельствами к этой схватке, присутствия духа не терял, надеясь на русское "Авось" и на Бога. Повторяя про себя.– "Господи, буди милостив мне грешному". А Морозов опять сделал ложный выпад, но дернувшегося старшину тут же и достал ударом в грудь. Нож ткнул старшину с такой силой, что у него сбилось дыхание, и он нанес ответный удар в живот, почувствовав сопротивление тела и выдернув нож, отскочил от зашатавшегося и согнувшегося диверсанта.

Машинально потерев место удара и, нащупав дырку в гимнастерке, удивился, что жив, чувствуя, как кровь течет по ребрам и уже намокают от нее галифе. Что-то помешало лезвию и оно, скользнув по препятствию, ушло в сторону, пропоров кожу и достаточно видать глубоко. Старшина мотнул головой и, сунув руку под гимнастерку, нащупал нательный крест, смявшийся от удару в дугу.

– Спасибо, Господи,– прошептал он, прижимая локтем гимнастерку к порезу и вздрагивая от охватившего его озноба. А противник все еще стоял, согнувшись и старшина сделал шаг в его сторону, опасаясь, что это своеобразная хитрость и Морозов еще способен нанести ему удар последний. Но тот, поднял голову и оскалясь, попытался что-то сказать. Что-то злое, беспощадное и окончательно уличающее хотелось ему выплеснуть из себя вместе с вытекающей из брюшины кровью.

Только сил у него на это не хватило и стоять тоже. Ноги самопроизвольно подкосились, роняя тело в траву с мятыми и вытоптанными ромашками, а старшина понял… это все. Поединок закончился. Противник не способен сопротивляться, и испускает, скорее всего, дух. Поэтому подошел ближе и прислушался к уткнувшемуся лицом в траву телу. Тело еще жило и хрипло дышало, не желая принимать смерть преждевременную. Его трясло и очевидно из последних сил, повернув лицо, Морозов прошептал довольно внятно:

– Будь все проклято.