Военные рассказы и очерки
Шрифт:
— Будто у себя!
— Ишь, забрались!
— Просили их!
— Дай ему в морду — и с колокольни!
— Чего там судить? Давно их осудили!
— Просили мы таких хозяев?
— Убить! — пронеслось в толпе. — Убить его, и никаких!
— Васька, не заслоняй. Ненароком и тебя заденем!
Ваську испугать трудно. Американец прижался к нему, и Васька с раздражением спросил у толпы:
— Убить? Убить человека всегда можно. Очень просто. Вон их сколько по нашим деревенским улицам, убитых-то, валяется. А нонче у нас, братцы, счастье. Генерала Сахарова повесили, американцев побили, мост через Мук-ленку взорвали, бронепоезд
От слов Васьки мужики развеселились, захохотали.
Лысый мужик, брызжа слюной, закричал Ваське:
— Да ты хоть прореху-то застегни, Васька!
— Валяй, Вась, запузыривай!
И между собой, на крыше и по настилу, мужики разговаривают:
— Васька любому втемяшит.
— На камне и то слова долбят, а это, какой ни есть, человек.
— Вникай… — сказал важно китаец.
— Лупи!..
Крепкотелая Авдотья Стещенкова, подобрав палевые юбки, наклонилась и толкнула американца плечом:
— Ты вникай, дурень, тебе же добра хочут.
Американский солдат оглядывал волосатые краснобронзовые лица мужиков, расстегнутую прореху штанов Васьки, слушал непонятный говор и вежливо мял в улыбке бритое лицо.
Мужики возбужденно ходили вокруг него, передвигая его в толпе, как лист по воде; громко, как глухому, кричали.
Американец, часто мигая, точно от дыма, поднимая кверху голову, улыбался и ничего не понимал.
Окорок закричал американцу во весь голос:
— Ты им там разъясни. Подробно. Нехорошо, мол.
— Зачем нам мешать!
— Против своего брата заставляют идти!
Вершинин степенно сказал:
— Люди вы хорошие, должны понять. Такие же крестьяне, как и мы, скажем, пашете и все такое. Японец, он што, рис жрет, для него по-другому говорить надо!
Окорок тяжело затоптался перед американцем и, приглаживая усы, сказал:
— Мы разбоем не занимаемся, мы порядок наводим. У вас, поди, этого не знают, за морем-то, далеко, да и опять и душа-то у тебя чужой земли…
— Верно: чужой земли человек.
Китаец Син Бин-у подхватил:
— Своя земля в полядок, а? Моя Китая тоже в полядок нада, а?.. Твоя полядок нам не нада!
— Верно, верно, китай!
— Тоже — человек чужой земли, а понимает.
Голоса повышались, густели.
Американец беспомощно оглянулся и проговорил:
— I don't understand! [4]
Мужики враз смолкли.
Васька Окорок сказал:
— Не вникат. По-русски-то не знат, бедность!
Мужики несколько отступили от американца.
4
Я не понимаю! (англ.).
Вершинин почувствовал смущение.
— Отправить его в обоз, что тут с ним чертомелиться, — сказал он.
Васька не соглашался, упорно твердя:
— Нет, он должен нас понять! Тут надо слова найти… Эх, кабы книжку с картинкой… С картинкой бы, говорю, черти!
— Да какие там картинки, Васька, — сказала баба в розовом платке. — Были книжки, да ведь русские, а и те покурены.
— Он поймет! Тут только надо книжку… али слово какое…
Американец, все припадая на ногу, слегка покачиваясь, стоял. Чуть заметно, как ветерок стога сена, ворошила его лицо тоска.
Син Бин-у лег на землю подле американца и, закрыв ладонью глаза, пронзительно тянул китайскую песню.
— Мука мученическая, — сказал тоскливо Вершинин. — Нету никаких слов!
— Есть, — задумчиво и еще нерешительно, еще не веря, сможет ли достаточно веско проговорить это слово, сказал Васька. — Есть! Есть слово.
Васька радостно взмахнул руками, схватил американца за грудь, подтянул к себе и в упор сказал:
— Ты, парень, слухай!
Васька очень раздельно, все более повышая голос, закричал:
— Ле-е-е-ни-ин… Ленин!..
Это слово гремело над крышей, над настилом, который заполнили партизаны, над площадью. Мужики, бабы, дети подняли головы все вверх, высунулись из шалашей, замерли на конях.
— Ленин!
— Ленин? — тихо, словно не узнавая своего голоса, спросил американец. — Ленин?
Мужики опять собрались, опять задышали хлебом, табаком.
— Ленин, — повторил твердо и громко Васька и как-то нечаянно, словно оступясь, улыбнулся.
Американец вздрогнул всем телом, блеснул глазами и радостно ответил:
— That is a boy! [5]
Васька стукнул себя кулаком в грудь и, похлопывая ладонью мужиков по плечам и спинам, прокричал:
— Советская республика!
Американец протянул руки к мужикам, щеки у него запрыгали, и он возбужденно закричал:
— Ура! Hurra! All right! [6]
Мужики радостно захохотали:
— Понимает, стерва.
— Вот сволочь, а!
— А Васька-то, Васька, по-мерикански кроет!
— Васька, ты ихних буржуев-то…
5
Вот это парень! (англ.).
6
Прекрасно! (англ.).
— По матушке!
Сквозь толпу баба в розовом платке притащила снизу, из церкви, громадную икону, объясняя по дороге:
— Вот разве по такой картинке? Она хоть и святая, так и тут святое дело разъясняется.
Васька взял у нее икону и, не задумываясь, весь охваченный восторгом, сказал:
— Святая? Мы и по святой можем.
Послюнив палец, Васька растирал надпись, чтобы прочесть.
Икона, намалеванная без особого искусства, изображала библейскую легенду: бог, чтобы испытать верность Авраама, велел ему принести в жертву сына своего Исаака. Авраам немедленно повиновался — он положил Исаака на связку дров и занес над ним нож. Бог на облаках с умилением созерцал это жертвоприношение. Икона новая — ее совсем недавно пожертвовал в церковь лавочник Обаб, заказавший ее в городе — за полпуда муки — известному художнику, беженцу, когда-то богатому петербуржцу. Лавочник, слушавший проповеди епископа Макария о крестоносцах и о жертвенности Авраама, решил, что сам он не хуже ветхозаветного Авраама, а сын его, прапорщик Обаб, тоже вроде Исаака. Дай бог, чтоб кончилось тем же, чем кончилась история с Авраамом: там, кажется, господь отвел руку его…