Военврач
Шрифт:
– Ты что так медленно ходишь? Я же тебе сказал бегом. Да ты сейчас у меня в грязь ляжешь, и ползать по лагерю будешь, как червь дождевой!
В подтверждении своих слов, начфин поднёс холодное лезвие охотничьего ножа, пахнущее недавно разрезанной колбасой, ко лбу солдата, придерживая его чубчик другой рукой. Кокур, испугавшись, дёрнулся назад, оставив в дрогнувших от неожиданности руках старшего лейтенанта волосы и кожу.
В два часа ночи постучали. Не спеша, снимая с предохранителя пистолет, подошёл к двери, оббитой бронежилетами и шинельной тканью.
–
– Это я - водитель комбата. Товарищ капитан, командир приказал привезти вас в лагерь, требуется ваша помощь.
– А начальник аптеки, что, не справится? Он ведь сегодня дежурит.
– Нет, говорит, что без вас не может.
– Ладно, через пять минут буду в машине.
Прибыв в лагерь, обнаружил Кокура, лежащего на носилках, в медицинском пункте батальона. В локтевой вене стояла капельная система, голова перебинтована толстым слоем марли, повязка пропитана кровью.
– Что случилось?
– Да начфин бойцу скальп снял!
– ответил начальник аптеки.
– Что? Срежьте немедленно повязку.
Под ней блестела белизна лобной кости, размером с советский металлический рубль, края раны кровоточили, на лице испуг у видавшего виды солдата.
– Может, пришьём что-нибудь на это место, Вячеслав Иванович?
– спросил начальник аптеки,- начфин обещал все затраты на лечение оплатить.
– Пусть оплатит сначала себе адвоката. Кожу со лба искали?
– Дак, не помнит он, куда её выбросил. Пьяный, не поднять. Я с фонариком всё оббегал, но грязь, может и затоптали.
– А что пришивать-то собрались, Андрей Владимирович?
– Ну, снимем с попы или спины заплатку и пришьем!
– Эх, товарищ старший прапорщик, поздно здесь шить. Да и не наше это теперь дело. Надо в медбат везти, но боюсь, что и там не возьмутся.
– Командир сказал, чтобы на месте лечили!
– Я ему завтра сам всё объясню. Обработайте перекисью, наложите повязку, пусть капается, антибиотик дайте, из того, что у нас есть, обезбольте, утром отвезем.
Перед отправкой в Россию начфин заплатил Кокуру, чтобы тот написал объяснительную: "шёл, мол, ночью по автопарку, поскользнулся, шапка слетела, упал, ударившись головой о кусок острого металла, торчащего из-под земли..." Он и написал. И больше в Чечне его не видели. Они вместе с Сергеевым улетали на медбатовской вертушке из Ханкалы, по-разному изменившей их молодые сердца. А начфин вскоре пошёл на повышение в полковую финансовую службу. Но там его настигла рука прокурора за хищения в особо крупных размерах.
Показной суд
В армии любят судить. Для обслуживания этого процесса создана военная прокуратура. Один из коллег, поработав гинекологом пару лет в Ханкале, заочно закончил юридический институт, и перешёл служить в подполковники юстиции.
Иногда спрашиваешь у самого себя, а тех ли взяли?
Осмотр солдат, проходящих военно-врачебную комиссию. Перед тем, как посадить, направляют к психиатру. Ведь можно совершить правонарушение, будучи в аффекте или в психозе. Здесь, конечно, психиатрия становится прислуживающей "девкой" и не только военная.
– Жалобы к психиатру есть?
– вопрос обращён к контрактнику, которого привёл посыльный из прокуратуры.
– Никак нет.
– Уголовное дело за что возбудили?
– Неосторожное обращение с оружием.
– И что ты по неосторожности сделал?
– В друга попал...
Ответ мог быть другим.
– Челюсть сломал.
Или третьим.
– Продавал взрывчатку боевикам.
– И где ты их нашёл?
– Да приходил один, под видом боевика, попросил найти для него чего-нибудь. Я и нашел двести грамм тротила. А он, оказалось, на органы работал.
Был как-то случай - судили двух солдат срочной службы на дивизионном плацу. Их, конечно, вначале осудили, как и полагается в военном суде Владикавказа, но в показательно-воспитательных целях, сковав наручниками, привезли на вертолёте в Ханкалу.
В жаркий субботний полдень собрали всех, кто был свободен от несения боевого дежурства. В качестве почётных гостей приехали представители телевидения. В роли общественного прокурора выступал замполит дивизии. Адвокат не полагался. Комдив отдыхал в тени брезента, пока полковник Сергеенко оглашал вердикт.
– Военнослужащие нашей дивизии, из в/ч 11154, рядовой Мухамеджанов и рядовой Ибрагимов, уроженцы села Дуба-юрт Республика Дагестан, в ночь с 21 на 22 мая 2000 года продали местному населению установку ПЗРК, и две ракеты к ней. Общая стоимость имущества или причинённый государству ущерб составил шестьдесят пять тысяч рублей. Взамен они получили килограмм шоколадных конфет "Мишка на севере", блок сигарет "Ява", трёхлитровую банку сока, кассетный аудиомагнитофон "Рекорд" стоимостью шестьсот рублей. Своим поступком они способствовали подрыву боевой готовности своей части... Суд признал их виновными и приговорил к восьми годам лишения свободы с пребыванием в колонии строгого режима...
Ребята, очевидно, так и не поняли, что с ними произошло. Опустив головы, они стояли на разбитых войной плитах бывшей взлётной полосы и чего-то ждали. Над землёй поднимались струи нагревающегося воздуха. В кустах выдавали чечётку цикады. Над сопками горели нефтяные фонтаны. Из-за перевала доносились пулемётные очереди. Жизнь продолжалась, но не для них.
Замполит рассказывал о долге перед родиной, о человеческих жизнях, о матерях и современных нравах, вспоминал Афганистан. Слова, конечно, правильные, с ним не поспоришь. Телевизионщики выбирали ракурсы для съёмки. "Зачем вы продавали оружие?" - обратился корреспондент поочёредно. Никто из них не ответил. А может просто не знали русского языка. "Зачем было предлагать его купить?" - вопрос, который никто не задал. Так же, как и то, где они взяли ПЗРК, ведь о краже тоже не говорилось. В сопровождении конвоиров-автоматчиков их погрузили в бронированный УАЗик и отвезли на спецрейс МИ-8 до Моздока.