Воин-Тигр
Шрифт:
Кивнув, Прадеш мотнул головой на двух мужчин в джинсах и футболках. На спинах у обоих были рюкзаки, в руках - автоматы Клашникова.
– С нами будет пара моих саперов, - пояснил индией.
– Совсем не хочется действовать местным племенам на нервы, заявляясь в джунгли с оружием, но риск нарваться на повстанцев-маоистов очень велик. Не желаю нести ответственность за исчезновение одного из самых знаменитых морских археологов в мире…
– …и его закадычного дружка, - добавил Костас.
Ребекка бросила на отца страдальческий взгляд, как бы ненароком выставляя напоказ свою находку.
– Если, как говорит
– Не в этот раз.
– Джек выразительно посмотрел на Хибермейера.
– Но, может быть, на обратном пути Хими даст тебе порулить "Зодиаком". Только чур не слишком быстро.
– Ух ты, круто!
Ребекка вернула камень на поддон и захлопала в ладоши.
Джек широко улыбнулся, потом сделал Костасу фирменный знак - покрутил пальцами на манер пропеллера.
– Ну что, погнали?
– Погнали.
Глава 8
Через три часа после отлета из Арикамеду Джек сидел вместе с Костасом и Прадешем на баке понтонной лодки, с пыхтением взрезавшей широкое полотно реки Годавари. Носовая волна гребнем наваливалась против течения. Джека тоже несло на волне восторга: наконец-то ему представилась возможность осуществить детскую мечту - пройти по следам своего прапрадеда, лейтенанта Джона Ховарда, и собственными глазами удвидеть то, что он увидел в 1879 году. Джек взялся за поручень, чтобы спокойно осмотреть окрестности и морально подготовиться.
Пролетев по линии побережья на север, у порта Коканада "Линкс", сделал поворот и понес их в глубь материка, вдоль дельты Годавари. Под ними - совсем близко, рукой подать - проносились миллионы акров рисовых полей и плантаций сахарного тростника, и порой все вокруг застилали облака сладковатого пара, побочного результата переработки тростника.
В Довлаисвараме, милях в тридцати от залива, они приземлились на величественной плотине, которой дельта была обязана плодородием. Прадеш показал им, где в 1860-х размещался саперский полк, возводивший это сооружение. Когда они пересаживались на понтонную лодку, предоставленную пароходством Годавари, в голове Джека все еще звучали впечатляющие цифры. Две тысячи миль ирригационных каналов, пятикратное увеличение площади обрабатываемых земель…
Из всех достижений британской власти в Индии это оказалось одним из самых долговечных, но чем выше лодка поднималась по течению, чем дальше за кормой оставалась плотина, тем реже заявляло о себе превосходство человека над природой. Как и в Арикамеду, культура здесь скорее приспосабливалась к естественным условиям, мирилась с ними. Годавари была подобна всем великим рекам, имеющим привычку выходить из берегов, подобна Нилу и Миссисипи: любые попытки укротить ее давали лищь видимость успеха, ибо недолговечным оплотам цивилизации противостояла могучая сила, способная уничтожить самые грандиозные творения человеческих рук в одно мгновение.
– После Ганга Годавари считается второй по святости рекой в Индии, - сказал Прадеш, выводя лодку в центральный канал.
– Я хотнл, чтобы последние пятнадцать миль нашего путешествия вы проделали по воде. Так вам будет легче представить себя на месте солдат, плывших в 1879 году на колесном пароходе навстречу неизвестности, совершенно не представляя, что ожидает их впереди.
– Если не считать москитов, - проворчал Костас и хлопнул себя по ноге.
Индиец кивнул.
– К концу кампании в Рампе четыре пятых солдат слегли с малярией. Умерло много людей. У племени койя к этой болезни определенный иммунитет. Они верили, что малярию наслал чужакам в отместку самый ужасный демон местного пантеона - конда девата, дух-тигр.
Костас с подозрением вгляделся перед собой. Сквозь марево на востоке смутно проступали очертания невысоких холмов.
– Не там ли расположенист исток Годавари?
Прадеш покачал головой:
– Нет, это гораздо дальше на западе. Говорят, река изливается изо рта священного идола где-то в окрестностях Бомбея. А еще я слышал, будто через подземный канал она сообщается с Гангом и две величайших реки Индии неразрывно связаны.
– По-моему, это все-таки домыслы, - заметил Джек.
– Как инженер я вынужден с вами согласиться, но мысль все же заманчивая. Знаете, в Индии все течет, все сочится с севера на юг. Этой участи не избежали захватчики, например монголы, не избежали и религии - например, буддизм. Но почти никому из них не удалось проникнуть в этот холмистый край, в эти друнгли. До 1928 года не существовало даже приблизительного плана Рампы. Во время восстания 1879-го на картах вместо этой области стояло большое белое пятно. И по сей день на многих сотнях квадратных миль не бывает никого, кроме охотников койя и других племен. Даже миссионеры туда не забираются.
Следующие полчаса прошли в молчании. Илистые берега Годавари постепенно сходились, ужимая русло от мили до нескольких сотен ярдов. Иногда за кокосовыми пальмами можно было увидеть волов, вспахивавших рисовые поля. В реке купались женщины во влажных сари; другие чины в набедренных повязках прохлаждались в воде у своих лодок. Повсюду виднелись признаки то ли упадка, то ли незаконченного ремонта - определить было трудно. За мирной сценой отступала мысль о грядущем сезоне муссонов, вместе с которым придут паводковые воды и сметут с берегов все и вся.
Они проплыли мимо ряда деревянных столбов, врытых прямо посреди реки, между которыми колыхались под силой течения изорванные останки рыбацких сетей. Джеку подумалось, что ими ловят не рыбу, а саму историю - осколки прошлого, навсегда изгнанные из раскинувшихся впереди друнглей. С самого Арикамеду он пытался настроиться на прихотливую археологию рек: в них могут обретаться истинные сокровища, как золото в лотке старателя, устроившегося у горного ручья. Но случается и так, что они пусты и все интересное давно смыла вода. То была иная, более размытая дисциплина, далекая от морской археологии с ее определенностью.
Как и в Арикамеду, на берегах Годавари следы человеческого присутствия на берегу казались чем-то мимолетным, нестабильным. За время пути им встретилась лишь одна постоянная постройка - красивый белый храм на скалистом островке посреди реки. Поверх расписанных золотых ярусов на крыше святилища переплетались изваяния змей. Сбавив ход, Прадеш запустил руку в специальную чашу и бросил в воду горстку цветочных лепестков.
– Это Вишну, спящий под кольцами пятиголового змея Шеша, - пояснил индиец.
– Густая синева, которой славится ляпис-лазурь, - это цвет Вишну, цвет вечности и бессмертия.