Воистину

Бахман Ингеборг

Сцена пуста, только люди в черных костюмах с канделябрами в руках стоят на ней спиной к публике. Мышкин лицом к публике произносит свой монолог.

Пришел я не с огнем — со словом, мне внушенным, и виноват во всем, о Боже мой! Крестами мы обменялись, только он свой крест не носил. И слабый, восхваляю непреложность Твоих Законов, верую в прощенье, прежде чем оно даровано Тобой. Страх колыхнулся во мне, вспыхнул свет, я увидел: ужас, моя вина, во всем виноват я, предатель, и этой ночью должен войти в Твою, страшного знания совесть моя не отринет. Пусть Ты — любовь, дрожа как в лихорадке, я вышел из Тебя и немощным среди дрожащих стал. Твою слепоту читая, из-за нее мы во тьме, знаю, я виноват во всем, ведь Ты нас не видишь — Ты веришь в слово.

На сцене расстилают красный ковер. Мышкин разворачивается и теперь тоже стоит спиной к публике. Появляется Настасья, хочет прорваться к Мышкину на авансцену, но между ними несколько раз вторгается Рогожин с ножом в руке. Черные фигуры выполняют движения болеро. В конце концов Рогожину удается схватить Настасью и, повернувшись спиной к публике, он уносит ее со сцены. Черные фигуры уходят. Из колосников опускается икона. Мышкин без сил стоит перед нею.

Открой мне! Все двери заперты, глухая ночь, не сказано еще, что сказано должно быть. Открой мне! Пронизан

воздух гнилью, губы — в синем чехле, ни разу не целованные губы. Открой мне! Читаю, призрак, на твоих ладонях, на лбу своем: ты хочешь, чтобы я ушел. Открой мне!

Наконец выходит Рогожин, Мышкин делает шаг ему навстречу.

Будет завтра мой рот на замке. Я хочу быть с тобой в эту ночь, я не выдам тебя.

Рогожин послушно ведет Мышкина за икону. На сцене совершенно темно. Обе следующие терцины Мышкин произносит в полной темноте.

На канатах тишины колокола возвещают сон, усни, возвещают сон. На канатах тишины колокола звонят покой или смерть, приди, пусть будет покой.

Становится немного светлее. Сверху из колосников опускается белая веревка. Мышкин стоит неподвижно, веревка становится все длиннее, выходят танцоры и лаконичными торжественными движениями изображают начало безумия.

Хореография: Татьяна Гзовски

Музыка: Ханс Вернер Хенце [26]

DAS SPIEL IST AUS

Mein lieber Bruder, wann bauen wir uns ein Floss und fahren den Himmel hinunter? Mein lieber Bruder, bald ist die Fracht zu gross und wir gehen unter. Mein lieber Bruder, wir zeichnen aufs Papier viele L"ander und Schienen. Gib acht, vor den schwarzen Linien hier fliegst du hoch mit den Minen. Mein lieber Bruder, dann will ich an den Pfahl gebunden sein und schreien. Doch du reitest schon aus dem Totental und wir fliehen zu zweien. Wach im Zigeunerlager und wach im W"ustenzelt, es rinnt uns der Sand aus den Haaren, dein und mein Alter und das Alter der Welt misst man nicht mit den Jahren. Lass dich von listigen Raben, von klebriger Spinnenhand und der Feder im Strauch nicht betr"ugen, iss und trink auch nicht im Schlaraffenland, es sch"aumt Schein in den Pfannen und Kr"ugen. Nur wer an der goldenen Br"ucke f"ur die Karfunkelfee das Wort noch weiss, hat gewonnen. Ich muss dir sagen, es ist mit dem letzten Schnee im Garten zerronnen. Von vielen, vielen Steinen sind unsre F"usse so wund. Einer heilt. Mit dem wollen wir springen, bis der Kinderk"onig, mit dem Schl"ussel zu seinem Reich im Mund, uns holt, und wir werden singen: Es ist eine sch"one Zeit, wenn der Dattelkern keimt! Jeder, der f"allt, hat Fl"ugel. Roter Fingerhut ist's, der den Armen das Leichentuch s"aumt, und dein Herzblatt sinkt auf mein Siegel. Wir m"ussen schlafen gehn, Liebster, das Spiel ist aus. Auf Zehenspitzen. Die weissen Hemden bauschen. Vater und Mutter sagen, es geistert im Haus, wenn wir den Atem tauschen.

26

Хенце Ханс Вернер (р. 1926) — немецкий композитор. С 1953 года живет в Италии. Работает во всех музыкальных жанрах, но предпочитает оперу и балет. Эволюционировал от неоклассицизма к додекафонии и к новейшим системам композиции, не отказываясь, однако, от тональной музыки. Некоторое время вел совместную жизнь с И.Бахман.

КОНЧЕНА ИГРА ^{8} [27]

Дорогой мой брат, не построить ли плот, не пуститься ли по небосводу? Дорогой мой брат, будет скверным исход: оба уйдем под воду. Дорогой мой брат, мы рисуем пути, выбираем на картах страны. Осторожней, грифелем не зачерти параллели, меридианы. Дорогой мой брат, я хочу у столба кричать о своем бесчестье. Но из смертной долины тебя судьба выводит со мною вместе. В кущи ли, в табор ли мы забрели, от песка на зубах — досада. Возраст мой, и твой, и возраст земли исчислять годами не надо. Не бойся ни клейких паучьих цепей, ни пугал, что делают люди. В Шлараффии не ешь и не пей — там одна лишь пена в посуде. Победит — кто возле златого моста скажет фее заветное слово, — Но боюсь, что сокровищница пуста, оно не отыщется снова. Наши ноги изранены сотней путей, оттолкнемся одной — и допрыгнем до короля в королевстве детей и его на игру подвигнем! Финик взойдет, отрастут крыла, нет на свете прекрасней вести! .. Для савана — красный наперсток, игла. Крыты бубнами крести. Игра окончена. Дело с концом. Спать пора. Заколочена крышка. В доме видят призраков мать с отцом, если у нас передышка.

27

Перевод Н.Мальцевой.

ANRUFUNG DES GROssEN B"AREN

Grosser B"ar, komm herab, zottige Nacht, Wolkenpelztier mit den alten Augen, Sternenaugen, durch das Dickicht brechen schimmernd deine Pfoten mit den Krallen, Sternenkrallen, wachsam halten wir die Herden, doch gebannt von dir, und misstrauen deinen m"uden Flanken und den scharfen halbentbl"ossten Z"ahnen, alter B"ar. Ein Zapfen: eure Welt. Ihr: die Schuppen dran. Ich treib sie, roll sie von den Tannen im Anfang zu den Tannen am Ende, schnaub sie an, pr"uf sie im Maul und pack zu mit den Tatzen. F"urchtet euch oder furchtet euch nicht! Zahlt in den Klingelbeutel und gebt dem blinden Mann ein gutes Wort, dass er den B"aren an der Leine h"alt. Und w"urzt die L"ammer gut. 's k"onnt sein, dass dieser B"ar sich losreisst, nicht mehr droht und alle Zapfen jagt, die von den Tannen gefallen sind, den grossen gefl"ugelten, die aus dem Paradiese st"urzten.

ПРИЗЫВ К БОЛЬШОЙ МЕДВЕДИЦЕ ^{9} [28]

Большая Медведица, сойди, косматая ночь, облакошкурая зверюга с древними глазами, звездоглазами; сквозь чащу ломятся, мерцая, твои лапы с когтями, звездокогтями; бдительно сторожим мы стада, но все же отогнали от тебя и не доверяем твоим усталым бокам и острым, полуощеренным зубам, старая Медведица. Шишка еловая — ваш мир. Вы — ее шелуха. Я гоню ее, кружу, поднимаю от подножия елей до еловых верхушек, рычу на нее, пробую ее пастью и захватываю лапами. Страшитесь или не страшитесь! Наполняйте церковную кружку и благовестите слепцу, что Медведица у него на цепи. И под стать ягнятам. А возможно, что эта Медведица вырвалась,

уже не грозит и шелушит все шишки, что попадали под ели, под большие, крылатые, сверху свалились — с неба.

28

Перевод Н. Гребельной.

MEIN VOGEL

Was auch geschieht: die verheerte Welt sinkt in die D"ammrung zur"uck, einen Schlaftrunk halten ihr die W"alder bereit, und vom Turm, den der W"achter verliess, blicken ruhig und stet die Augen der Eule herab. Was auch geschieht: du weisst deine Zeit, mein Vogel, nimmst deinen Schleier und fliegst durch den Nebel zu mir. Wir "augen im Dunstkreis, den das Gelichter bewohnt. Du folgst meinem Wink, st"osst hinaus und wirbelst Gefieder und Fell — Mein eisgrauer Schultergenoss, meine Waffe, mit jener Feder besteckt, meiner einzigen Waffe! Mein einziger Schmuck: Schleier und Feder von dir. Wenn auch im Nadeltanz unterm Baum die Haut mir brennt und der h"ufthohe Strauch mich mit w"urzigen Bl"attern versucht, wenn meine Locke z"ungelt, sich wiegt und nach Feuchte verzehrt, st"urzt mir der Sterne Schutt doch genau auf das Haar. Wenn ich vom Rauch behelmt wieder weiss, was geschieht, mein Vogel, mein Beistand des Nachts, wenn ich befeuert bin in der Nacht, knistert's im dunklen Bestand und ich schlage den Funken aus mir. Wenn ich befeuert bleib wie ich bin und vom Feuer geliebt, bis das Harz aus den St"ammen tritt, auf die Wunden tr"aufelt und warm die Erde verspinnt, (und wenn du mein Herz auch ausraubst des Nachts, mein Vogel auf Glauben und mein Vogel auf Treu!) r"uckt jene Warte ins Licht, die du, bes"anftigt, in herrlicher Ruhe erfliegst — was auch geschieht.

ПТИЦА МОЯ ^{10} [29]

Вот что еще будет: руины в сумраке снова тонут, сонный напиток лесами им приготовлен, часовые покинули башню, равнодушно глаза совы смотрят вниз. Ее взгляд неподвижен. Вот что еще будет: знаешь, птица моя, свой срок, — окруженная пеленой, ты в тумане летишь ко мне. Мы с тобою глядим сквозь чад, населенный сбродом, знак подам, и ты взмоешь вверх, вихрем закружатся перья. Друг мой седой на плече, покрытое перьями оружие, единственное мое оружие! Единственное украшение: слепота и перья твои. Если в танце на иглах под деревом кожа моя пылает, пряными листьями манит меня куст, касаясь бедра, локон мой пляшет, качаясь, исходит влагой — сбросит звезда обломки прямо в волосы мне. Если в дыму как в шлеме знаю, что еще будет, птица моя, талисман, посланница ночи, если горю я в ночи — треск в темноте раздается, я из себя самой высекаю искры. Если все так же горю я, возлюбленная огня, и смола уже проступает на бревнах, сочится из раны и теплой паутиной оплетает землю, (даже если у ночи ты выкрадешь сердце мое, птица моя, птица веры и птица верности!) башня выйдет на свет — и ты сохранишь ее в мягком великом покое. Вот что еще будет.

29

Перевод Е. Соколовой.

CURRICULUM VITAE

Lang ist die Nacht, lang f"ur den Mann, der nicht sterben kann, lang unter Strassenlaternen schwankt sein nacktes Aug und sein Aug schnapsatemblind, und Geruch von nassem Fleisch unter seinen N"ageln bet"aubt ihn nicht immer, о Gott, lang ist die Nacht. Mein Haar wird nicht weiss, denn ich kroch aus dem Schoss von Maschinen, Rosenrot strich mir Teer auf die Stirn und die Str"ahnen, man hart' ihr die schneeweisse Schwester erw"urgt. Aber ich, der H"aupding, schritt durch die Stadt von zehnmalhunderttausend Seelen, und mein Fuss trat auf die Seelenasseln unterm Lederhimmel, aus dem zehnmalhunderttausend Friedenspfeifen hingen, kalt. Engelsruhe w"unscht' ich mir oft und Jagdgr"unde, voll vom ohnm"achtigen Geschrei meiner Freunde. Mit gespreizten Beinen und Fl"ugeln, binsenweis stieg die Jugend "uber mich, "uber Jauche, "uber Jasmin ging's in die riesigen N"achte mit dem Quadrat — wurzelgeheimnis, es haucht die Sage des Tods st"undlich mein Fenster an, Wolfsmilch gebt mir und sch"uttet in meinen Rachen das Lachen der Alten vor mir, wenn ich in Schlaf fall "uber den Folianten, in den besch"amenden Traum, dass ich nicht taug f"ur Gedanken, mit Troddeln spiel, aus denen Schlangen fransen. Auch unsere M"utter haben von der Zukunft ihrer M"anner getr"aumt, sie haben sie m"achtig gesehen, revolution"ar und einsam, doch nach der Andacht im Garten "uber das flammende Unkraut gebeugt, Hand in Hand mit dem geschw"atzigen Kind ihrer Liebe. Mein trauriger Vater, warum habt ihr damals geschwiegen und nicht weitergedacht? Verloren in den Feuerfont"anen, in einer Nacht neben einem Gesch"utz, das nicht feuert, verdammt lang ist die Nacht, unter dem Auswurf des gelbs"uchtigen Monds, seinem galligen Licht, fegt in der Machttraumspur "uber mich (das halt ich nicht ab) der Schlitten mit der verbr"amten Geschichte hinweg. Nicht dass ich schlief: wach war ich, zwischen Eisskeletten sucht'ich den Weg, kam heim, wand mir Efeu um Arm und Bein und weisste mit Sonnenresten die Ruinen. Ich hielt die hohen Feiertage, und erst wenn es gelobt war, brach ich das Brot. In einer grossspurigen Zeit muss man rasch von einem Licht ins andre gehen, von einem Land ins andre, unterm Regenbogen, die Zirkelspitze im Herzen, zum Radius genommen die Nacht. Weit offen. Von den Bergen sieht man Seen, in den Seen Berge, und im Wolkengest"uhl schaukeln die Glocken der einen Welt. Wessen Welt zu wissen, ist mir verboten. An einem Freitag geschah's — ich fastete um mein Leben, die Luft troff vom Saft der Zitronen und die Gr"ate stak mir im Gaumen — da l"ost* ich aus dem entfalteten Fisch einen Ring, der, ausgeworfen bei meiner Geburt, in den Strom der Nacht fiel und versank. Ich warf ihn zur"uck in die Nacht. О h"att ich nicht Todesfurcht! H"att ich das Wort, (verfehlt ich's nicht), h"att ich nicht Disteln im Herz, (schlug ich die Sonne aus), h"att ich nicht Gier im Mund, (tr"ank ich das wilde Wasser nicht), schlug ich die Wimper nicht auf, (h"att ich die Schnur nicht gesehn). Ziehn sie den Himmel fort? Tr"ug mich die Erde nicht, lag ich schon lange still, lag ich schon lang, wo die Nacht mich will, eh sie die N"ustern bl"aht und ihren Huf hebt zu neuen Schl"agen immer zum Schlag. Immer die Nacht. Und kein Tag.