Волшебное седло
Шрифт:
На обратном пути Трайче заглянул на П еткову Ниву, где ещё утром оставил Дорчо. Дорчо, привязанный длинной верёвкой к молодому дубу, преспокойно похрустывал сочной зелёной травой. Трайче подошёл к нему и ласково погладил его по спине.
На душе у него было тревожно. Глухое беспокойство не оставляло его: успеют ли партизаны?!
«Почему наши всё ещё молчат? — в раздумье спрашивал он сам себя. — Неужели они позволят увезти крестьян в лагерь?..»
Он ещё раз ласково погладил Дорчо, отвязал его, отвёл в другое место, где трава была погуще, а потом медленно, задумчиво, опустив голову побрёл домой.
На пороге Трайче встретила заплаканная мать. Не вытирая слёз, она тихо упрекнула его:
— Ну куда ты всё ходишь и ходишь, сынок? Пойми ты моё материнское сердце: ведь я вся извелась, пока ждала тебя…
— Я ходил на Петкову Ниву, — так же тихо ответил ей Трайче. — Подыскивал для Дорчо другое местечко.
— Эх, сы-но-ок! — вздохнула мать. — Оставь ты в покое своего Дорчо. Не до него сейчас. Неужто сам не видишь, что здесь творится!
— Вижу… Даже знаю, что почти всех наших крестьян связали и погнали в лагерь.
— Ну вот! А ты всё за Дорчо ухаживаешь! Получается как по пословице: село горит, а баба причёсывается.
— Жалко же… Разве можно его морить голодом! — оправдывался Трайче.
Было около полудня. Деревня казалась вымершей: на улице не было ни души. Словно пронеслась над нею чума и умертвила всё живое.
Вдруг со стороны дороги, ведущей в Стругу, донеслись хлопки выстрелов, застучали автоматные очереди, глухо громыхнула граната…
«Ага, значит, наши успели!» — обрадовался Трайче и заорал во всё горло:
— Мама, мама! Наши ведут бой с немцами! Теперь они обязательно спасут крестьян!
— Кто «они»? — с испугом спросила мать.
— Как — кто? Партизаны, конечно… — радостно выпалил Трайче и опять крикнул: — Ура! Ура!
— Да замолчи ты! Кто это тебе сказал?
— Неважно кто, но их обязательно освободят!
А бой на дороге всё продолжался…
Кое-кто из женщин и детей поднялся на небольшой холмик, откуда хорошо была видна дорога. Трайче схватил мать за руку и потащил её на холм. Под большим могучим дубом они остановились и стали молча смотреть вниз.
Время от времени ухали гранаты. По обеим сторонам дороги трещали пулемётные очереди.
Трр… Та-та-та… Трр… Та-та-та… — гулким эхом раздавалось в долине.
Над дорогой вздымались столбы дыма, пыли и огня…
— Пропали мы теперь, сынок, — опять заплакала мать. — Сейчас эти душегубы налетят на нас со своими танками и всех передавят, как цыплят.
— Не бойся, мама! — засмеялся Трайче. — Танки не могут сюда подняться. Слишком высокая гора. Ведь если бы могли, они бы давно к нам прикатили. Фашисты ведут крестьян к дороге, чтоб погрузить их там в машины.
— А если к нам подойдёт пехота? — всё не унималась мать.
— Ну, с пехотой наши в два счёта разделаются, — успокоил её Трайче.
На шоссе повалили клубы густого чёрного дыма: горели немецкие грузовики. Уцелевшие же машины, яростно сигналя, повернули назад и покатили в Стругу.
Бой кончился.
— Значит, немцы возвращаются восвояси. Струсили. Видала? — улыбнулся Трайче, повернувшись к матери.
Она ничего не ответила. Так, молча, они спустились с холма и направились к дому.
Деревня застыла в тягостном ожидании…
Звонит колокол
В ту тревожную ночь никто не спал. Всё Мацково было на ногах. Бешеным лаем заливались собаки. Из мужчин в Мацково уцелели лишь те, что рано утром ушли из деревни с отарами овец…
Трайче и его мать пошли к соседям, чтобы разузнать обо всём поточнее. Но узнали только то, что будто бы мацковских крестьян освободили партизаны. Впрочем, сведения эти были не точны — скорее всего, просто слухи… Кое-кто из соседей даже уверял, будто вся группа арестованных присоединилась к партизанам. Словом, никто ничего толком не знал.
Все были уверены, что немцы готовят расправу. Вот почему многие женщины, забросив за плечи тощие узлы и котомки, покидали деревню и уходили в спасительный лес. Овец, волов, коров и лошадей тоже угоняли подальше от деревни, к давно заброшенным загонам. Люди готовились к чему-то страшному, неизвестному и ждали этого с минуты на минуту…
Ещё раз внимательно осмотрев свою подземную кладовую и убедившись, что она совсем незаметна, мать расстелила на полу циновку и вместе с Трайче улеглась спать. Но сон долго не приходил к ним, и лишь перед рассветом Трайче наконец заснул. Мать же так и пролежала всю ночь, вглядываясь в темноту широко раскрытыми глазами…
Когда совсем рассвело, над Мацково вдруг что-то грохнуло, страшно загремело. Мать испуганно вскрикнула. Трайче мгновенно проснулся и вскочил на ноги. На улице было уже светло. Не прошло и минуты, как снова громыхнул взрыв. Жалобно задребезжали стёкла в окнах.
Тревожно зазвонил церковный колокол: бим-бам! бим-бам! бим-бам!
Всё было понятно: раз звонит колокол, значит, деревня в опасности.
— Надо бежать, сынок! Спасаться! — выкрикнула мать. — Гляди, в деревне-то почти никого не осталось!
Немцы, установив орудия в долине, издали обстреливали Мацково. Очередной снаряд разорвался рядом с домом Трайче. Каменные стены дрогнули, но устояли, со звоном посыпались стёкла. Весь дом окутала густая пелена дыма и пыли. На краю деревни разорвалось ещё несколько снарядов. Мать, судорожно вцепившись в руку Трайче, закричала:
— Бежим скорее!
Они выскочили из дома и побежали вдоль деревни. У церкви, под кряжистым дубом, лежал за пулемётом Горян. Трайче осмотрелся. Оказывается, здесь был не один Горян: под каждым дубом лежали партизаны, сжимая в руках или автомат, или винтовку… У большого камня пристроились Федерико и дядя Ангеле. Чуть ниже на склоне расположился тот самый дядя Ламбе, который в своё время натолкнул Трайче на мысль о спасении крестьян.