Воля дороже свободы
Шрифт:
Кат и Петер трусцой перебежали через проспект, едва не угодив под мчавшуюся во весь опор коляску, причём кучер нарочно взял в сторону, стараясь их зацепить. Очутившись перед институтом, Петер поднялся по лестнице и, упираясь пятками в побитые мраморные плиты, отворил тяжеленную дубовую дверь.
Внутри обнаружился гигантских размеров вестибюль – полутёмный, тихий, безлюдный. В невообразимой вышине тускло отсвечивали стекляшки развесистых люстр, но ни один кристалл не горел. Свет проникал лишь через окна, и его явно недоставало для такого огромного помещения.
Отчётливо пахло варёной капустой.
– И что дальше? – пробормотал Петер.
Кат направился вперёд: ему показалось, что в глубине вестибюля блеснул какой-то огонёк. Через дюжину шагов обнаружилось, что темнота между лестничных маршей скрывает застеклённую будку с окошком, а, когда Кат с Петером подошли ближе, то разглядели в будке вахтёршу – крупную, неопределённого возраста тётку. На обшарпанном столе перед ней лежала газета с крестословицей, рядом горел крошечный масляный фонарь. Из окошка тянуло тем самым тоскливым капустным запахом.
– Здравствуйте! – по-божески сказал Петер и приветливо улыбнулся.
Вахтёрша покосилась на него поверх черепаховых очков. Бросила взгляд в сторону Ката. Брюзгливо искривила верхнюю губу, показав зубы – точь-в-точь собака на привязи.
Прошипела несколько слов на своём языке.
– Мы… занимаемся наукой, – продолжал Петер. – Прибыли для консультации… Э-э… Для консультации со специалистами по… М-м…
Вахтёрша что-то гаркнула – до такой степени выразительно, что перевода не требовалось. Выпростав из-за спины жилистый, в седой щетине хвост, она захлопнула его кончиком окошко.
Петер растерянно посмотрел на Ката.
Кат испытал внезапный, очень сильный толчок злобы. Стукнуло в висках, защекотало под кожей, в ушах зазвенело. «Стерва жирная, – он со скрипом двинул челюстью. – Почуяла свою власть, гнида. Раздолбать её сраную будку на части, а после – за неё саму приняться. Пасть до ушей разделать, чтобы улыбалась повежливей…» Рука сама скользнула в карман, стиснула нагретую гладкую рукоять.
–…делать-то будем? – донёсся сквозь звон в ушах шёпот Петера.
Кат медленно выдохнул. Сосчитал до двадцати, представляя каждую цифру разноцветной, как учил в детстве Маркел. Звон утих, ярость схлынула, оставив после себя муторное томление – будто удержал, не сблевав, подкатившую тошноту. «Ну-ну, – подумал он. – Раздухарился-то, а? Из-за какой-то бабы… Да, нервы никуда стали».
С некоторым усилием вытащив руку из кармана, Кат скинул рюкзак, распустил шнуровку и, порывшись, достал с самого дна один из заветных мешочков, выданных Будигостом. Стукнул в стекло костяшками, дождался, пока вахтёрша поднимет взгляд, и извлёк из мешочка золотую монету.
Глаза, увеличенные линзами очков, алчно округлились.
«А золото здесь, кажется, в цене, – смекнул Кат. – И то добро. По крайней мере, кристаллы не потрачу».
Вахтёрша отворила окошко.
– Ну? – спросила она: ворчливо, но по-божески.
– Разрыв, – сказал Кат. – Телепортация. Пневма. Кто у вас
Вахтёрша засопела.
– Тебе зачем? – спросила она.
– Как хочешь, – сказал Кат. – Других спрошу.
И, развернувшись на каблуках, сделал несколько шагов прочь. «Всё она знает, курва хвостатая, – подумал он. – Денег у этого заведения шиш да маленько, держать отдельного человека на вахте им не по средствам. Наверняка она ещё и секретарь, и что-то вроде экономки. Раз не бросила службу, стало быть, числится в штате давно. Сплетничает, как дышит, моет кости всем подряд. Ей известно вообще всё, что тут происходит».
– Погоди, – послышалось сзади. – Не поняла. Пневма? Чего там?
Кат вернулся к будке.
– Нам нужен учёный, который исследует вопросы, связанные с Разрывом, – сказал он. – Вы же тут в курсе, что на мир пустыня надвигается? Кто по таким вещам главный?
Вахтёрша дрогнула буклями.
– А-а, – сказала она. – Тебе, наверное, в отдел экспериментальной энергетики надо.
И замолчала, выжидая.
Кат через окошко бросил монету ей на стол.
– На третий этаж подымешься, направо, до конца. Увидишь большие двери с табличкой. Дальше спросишь, кто там остался за старшего, – проговорила вахтёрша, ловко смахивая монету хвостом в подставленную ладонь. – Много их было, да много и уволилось.
– Пойдём, – сказал Кат Петеру, подбирая рюкзак и пряча мешочек с золотом. – Покажем чертежи, потолкуем с учёной братией. Если повезёт, найдём того, кто разберётся.
Он двинулся к лестнице. Петер пошёл рядом, заглядывая ему в лицо.
– Тебе всё это явилось во сне? – спросил он шёпотом.
Кат неопределённо качнул головой.
– С ума сойти, – Петер беззвучно хлопнул в ладоши. – Демьян, да ты же настоящий провидец!
– Рано радуешься, – сказал Кат, поднимаясь по ступенькам. – Ещё ничего не…
Тут он оказался в полной темноте.
Успел обречённо подумать: «Опять».
А потом услышал голос.
– Радость, как мы берём её в самой себе, есть очень простая абстракция, – сказал голос. – Прямую с ненулевым вектором будем полагать мысленным человеком. Тогда нет никакого учителя в душевной экономике. Следовательно, радость в виде субъективной страсти мысленно прибывает. Она прибывает и для нас разрешается коллинеарно. Человеком она разрешается. Это всё, что нужно для наличного бытия. И…
Уши резанул крик. Полный ужаса и боли, захлёбывающийся, отчаянный. Так кричат люди под жестокой пыткой. Так кричат звери, попавшие в капкан. Так могла бы кричать земля, пожираемая Разрывом. Кату хотелось заткнуть уши пальцами, заорать изо всех сил самому – лишь бы не слышать этот кошмарный вопль. Но у него не было ни ушей, ни пальцев, ни голоса.
Была только тьма.
Кончилось всё так же внезапно, как и началось. Мрак развеялся, крик затих. Над головой возник потолок с нерабочей люстрой, под ноги вернулась лестница – длинная, с исшарканными мраморными ступенями, с дубовыми перилами. Кат вцепился в эти перила из всех сил.