Воля дороже свободы

Герасименко Анатолий

– Да нет, – сказал он. – Не глупей прочих людских занятий.

Петер сдвинул брови. Подышав на стекло, провёл по быстро тающему туманному пятну пальцем.

– То, что рассказал Фьол… – он помедлил. – Как Основатель устроил первую катастрофу. Он не собирался бороться с Разрывом, помнишь? Всё ждал, что батимцы мутируют. Стрессовая эволюция – так, вроде, называл, да?

– Ну, – сказал Кат.

– Мне кажется, это – самое его большое преступление, – Петер снова и снова водил пальцем по стеклу, вызывая тихий жалобный скрип. –

Люди – не звери… Даже не так. Людям нужна другая эволюция. Не такая, как у зверей. Внутренняя, из сердца. Надо, чтобы человек сам захотел стать лучше. Это должна быть мечта. Разве можно мечтать под страхом смерти?

Кат взглянул на духомер. Пневмы было ещё много.

– И при чём тут облака? – спросил он.

Петер пожал плечами:

– Ни при чём. Так, вспомнилось. Если честно, я специально стараюсь думать о всяком. Чтобы не думать про… Ну…

Кат хотел открыть окно пошире, но раму заело.

– Основатель – чокнутый, – сказал он резко. – Экспериментатор хренов. Дал способности кому попало. Люди к такому не были готовы. Не эволюционировали, понимаешь, из сердца. И получилось то, что получилось. Войны, голод, уродства. Вот самое поганое его дело. То, что он там на Батиме творил, по сравнению с этим – семечки.

– Выходит, преступление Бена – в том, что он слишком хорошо думал о людях? – Петер невесело усмехнулся.

– В том, что он вообще не думал о людях. О себе он думал. О своих экспериментах. На людей ему было насрать.

Петер, криво улыбаясь, покачал головой:

– Интересно, а ты бы сам на его месте кому способности дал?

– Никому. Нахер такое счастье.

Петер собрался было сказать что-то ещё, но тут в дверях показался взлохмаченный Энден. Очки его балансировали на самом кончике носа.

– Это, – начал он, потрясая зажатым в пальцах чертежом, – это, скажу я вам, крайне любопытно! Крайне!

– Разобрались? – спросил Кат.

Энден шагнул к столу, сдвинул расставленные Петером чашки. Бережно разложил чертёж.

– Вот здесь! – жёлтый от табака палец скользнул по схеме в центре листа. – Здесь очень смелое решение. Я размышлял о таком, но реализация… Да. В принципе, рискованно, однако… Кто не отважится – тот не победит, так говорят.

Он замолчал, кивая сам себе.

– А вы отважитесь? – спросил Петер.

Энден посмотрел на него, взяв бороду в кулак.

– Может сработать, – сказал он. – Может не сработать. А может и вовсе самоуничтожиться при сборке… Но чего мне терять? Так и так погибнем. Надо попробовать.

Петер облегчённо вздохнул.

– Хорошо! – сказал он. – Очень хорошо! Ох, кофе…

Обернув ладонь полой куртки, он подхватил с плиты увенчанный горкой пены кувшинчик и поставил на подоконник.

«Дом победителя, – подумал Кат с усталым удовлетворением. – Не зря я того парня во сне послушал, значит. Ещё бы успеть…»

– Сколько надо времени? – спросил он.

Энден поскрёб макушку.

– Неделя? Две?..

Я давно не был в мастерских. У нас в институте очень хорошие мастерские, но бедность… Вы понимаете. Многое могли разворовать. Впрочем, здесь инструменты – не главное. Главное – идея.

Он засопел, собрав губы узлом, и прибавил:

– А ещё я предвижу проблемы с энергией. Агрегат будет потреблять неимоверно много пневмы. Нужен очень большой заряд.

– Насколько большой? – Кат невольно бросил взгляд в прихожую, где оставил рюкзак.

Энден развёл руками:

– Двадцать, может, тридцать кристаллов максимальной ёмкости… Не знаю, пока трудно сказать наверняка.

В мешочке, который Кату вручил Кила, оставалось сорок четыре кристалла. Мешочек лежал на самом дне рюкзака.

– Решим, – сказал Кат. – Постарайтесь справиться побыстрее.

– Уж постараюсь, молодые господа, – Энден пристукнул копытом по полу. – Кстати, как вас зовут?

– Демьян Кат, – сказал Кат.

– Занятное имя, – хмыкнул учёный.

– Я говорил: я не отсюда.

– Петер Шлоссель, – сказал Петер, разливая кофе по чашкам. – Я отсюда. С Циллештрассе…

Он осёкся. Подвинул наполненную чашку к Эндену, другую дал Кату, а сам взял ту, что со щербинкой.

– За успех! – сказал Энден, салютуя.

Кат отпил глоток и подумал, что кофе совсем недурен. В каждом из миров Основателя люди пили то, что называли чаем или кофе. На Китеже в ходу был чай из кипрея, который собирали осенней порой и потом, ошпарив, сушили до черноты. Танжерский кофе напоминал по вкусу сажу с кипятком – да, фактически, ей и являлся. Кофе из запасов Эндена был определённо ароматнее всего, что Кату доводилось пробовать раньше. «Надо для Будигоста семян прикупить, авось у нас приживётся», – подумал он машинально, но тут же опомнился.

– Вы можете начать прямо сейчас? – чашка быстро нагрелась и обжигала пальцы, пришлось её поставить рядом с чертежом.

Энден покивал:

– Да. Да, конечно. Ключ от мастерских у меня есть. Сейчас допьём, и отправлюсь в институт. Вы, господа, живёте на Циллештрассе, да?

– Уже нет, – сказал Петер очень спокойно.

– Тогда дайте какой-нибудь адрес для связи. Когда конструкция будет близка к готовности, я вас вызову.

«Ещё чего, – подумал Кат. – Вот так взял и отдал тебе чертёжи-то. Нашёл дурака».

– Я пойду с вами, – сказал он. – И буду помогать. До этой самой готовности.

Энден задрал брови:

– Помогать? Но мне вряд ли понадобится помощь, как бы сказать… человека со стороны. И кроме того, повторяю – изделие небезопасно. Может самоуничтожиться.

– Значит, самоуничтожимся вместе, – отрезал Кат.

Энден уставился на него, насупившись.

С минуту было тихо.

– Знал бы ты, кто мне в гляделки на той неделе проиграл, – сказал Кат.

– И кто же? – глаза учёного буравили его из-под толстых линз. – Неужто опять Основатель?