Воробышек. История «дорогой мамочки»
Шрифт:
Попыталась выдернуть руку, чтобы идти-бежать самой. Лучше бы я этого не делала. Оказалась стоящей на цыпочках возле стены вмиг обезлюдевшего коридора. Легат-прим удерживал меня за горло одной рукой. В глазах – ледяное бешенство:
– Кариссима, не зли меня.
Моргая, стараюсь выдержать взгляд благородного Вителлия. Не моргать не получается. Страшно очень. Что его опять взбесило? Как я буду с ним жить? Сидеть в подвале? В одиночной камере? Или без права покидать пределы спальни консула? А преторианцы – не вмешиваются. Почему? Это другая смена… или?
– Чьи это преторианцы, благородный Вителлий?
– Мои, кариссима. Будут меняться с преторианцами Императора. Ребятам нужен отдых.
Нет, я не испугалась. Просто потому, что уже достигла своего предела. Меня даже барон Алек так не пугал. Барон был в достаточной мере предсказуем. А легат-прим… То улыбается, то рычит… Теперь вот руки распускает. А преторианцы вмешиваться не будут. Им плевать на всех, начиная с Императора. Их закон – слово благородного Вителлия. И я включила «дорогую мамочку». Смотрю ледяным взглядом на дерзко посягнувшего на «не входящую в действующий реестр» меня. И молчу. О чём мне, чистокровной, говорить с патрицием? Правильно! Не о чем нам разговаривать!
Консула как будто обожгло. Отшатнулся, смотрит с ненавистью. И желанием. Я за время общения с Зигги научилась распознавать взгляды мужчин. Желание никуда не делось. Если не удастся вернуться в мир Зигги, мне придётся очень несладко. Очень. Я не смогу укрыться в резервации, меня там уже ни в одном списке нет. Да они и не смогут меня защитить. И ребёнок! Наследник Императора, усыновлённый легатом-прим. Придётся держать марку. Постоянный контракт. С благородным Вителлием Севером. Жуть! Истерику, что ли, закатить?..
Консул Вителлий пришёл в себя. Отпустил моё горло, протянул мне руку, чтобы я могла опереться. Вцепилась в неё, потому что ноги ослабли. Подождал, пока я справлюсь с накатившей слабостью, и мы спокойно пошли к ангарам. Преторианцы легата-прим тенями двигаются, окружая нас.
Плита, перекрывающая вход в ангары, отразила дивную в своём роде картину: легат-прим, хищно-грациозный в полном воинском облачении, стилизованном под форму командования римских легионов: нагрудник с мордами, на одном плече – львиная, на другом – драконья. Вроде бы раньше были только драконьи? Поножи, наручни… Алый плащ паучьего шёлка трепещет, реагируя на малейшее движение. Шлема нет. Шлем с гребнем изображает голограмма защитного поля. Пока выключенного. Когда поле включается – голограмма становится «вещественной». Преторианцы соответственно в доспехах легионеров. Рядом с этими суровыми воинами я выгляжу чуть ли не ребёнком. Я – не хрупкая, но в сравнении с легатом-прим, да ещё и одетая в восточную одежду – как кошка рядом с тигром. Вроде бы тоже семейство кошачьих – но какая разница! В тяжёлом парадном платье я выглядела бы гармоничнее. Вот только в парадном одеянии за штурвал не сядешь. Запутаешься в юбках и рукавах…
– А почему морды разные?
– Ты о чём, кариссима? А-а-а… морды… Львиными мордами отделывается нагрудник консула, драконьи – отличие легата-прим. Поскольку эти две должности в Империи совмещены, то морды разные.
И ехидно улыбается. А мне не до смеха! Легат-прим командует первым эшелоном. Всегда. И живут они, легаты-прим, как правило, не слишком долго. Особенно в период войн и волнений. А войны точно будут. Наши соседи захотят проверить остроту клыков новорождённой Империи. Императору жить меньше года, наследник ещё ребёнок…
– Если тебя убьют, наш сын погибнет тоже! Раздели должности!
– Кариссима, ты милая девочка, и ножки красивые… занимайся своими платьями. И не лезь в то, о чём не имеешь понятия!
Последнюю фразу легат-прим прорычал, склонившись ко мне почти вплотную. Захотелось впиться зубами в глотку придурка, не желающего понимать, что политика намного грязнее войны. Сдержалась. Скромно опустила глаза. Восточные женщины не орут на мужчин. Во всяком случае, не при свидетелях…
Уселись во флаер. Гонял меня злой консул, как на выпускном экзамене. Высший пилотаж – это ещё семечки. А вот пла-а-а-вно проплыть над местностью, чтобы травинка не шелохнулась, когда уже руки-ноги сводит от желания скорости!.. И вводные: неработающие системы, перегруз на борту, и тому подобные прелести бытия… Выбралась из кабины мокрая как мышь под метлой! И… ничего мне не сказал! Повернулся и пошёл к выходу. А там… Мама!.. На всю стену – голограмма нашего с консулом Флавием выхода. Ветер дует, юбка моя разлетается, открываясь до кромки жакета. А жакет – на восемнадцать сантиметров ниже линии талии. И всё. Сорочка батистовая, мало что тонюсенькая, так ещё и с вышивкой ришелье – в прорези проглядывают резинки пояса и краешки чулок. Ноги видны практически во всю длину. То, что не открыто, вполне просвечивается. И снова, и снова – автоматический повтор. Выходим, ветер, разлетающаяся юбка… Стоп-кадр на самом интересном месте… Юбка опадает. И снова… снова… снова…
Меня разбирает дурацкое хихиканье… Ну хулиганьё! Боюсь смотреть на консула Вителлия. А может быть, он уже это видел? С чего он про ножки упомянул?
Консул, не сводя глаз с голограммы, тронул наручень. Потом задумчиво сказал в пространство ангара:
– И кто же это столь оригинально выражает свои верноподданнические чувства?..
Захотелось застрелиться. Даже мне. В ангар строевым шагом вошёл декурион Азиний. Отсалютовал и замер, поедая глазами легата-прим. Вспомнила старую шутку (шутку ли?): «Подчинённый должен иметь вид лихой и придурковатый. Дабы разумением своим не смущать начальство!» Вот декурион в точности исполняет эту рекомендацию. Вспомнился Франц. А так ли глуповат он был? Сестрица – та, бесспорно, без царя в голове. А вот брат её? Впрочем, не о том думаю! Сейчас надо думать об убежище. Как добраться до Императора. Ни на шаг не отойду! Съест ведь меня консул! Без соли съест!
– Слушаю тебя, благородный Азиний.
Вот после этого вопроса декурион побледнел. Почему? Начинаю думать… Не понимаю. Обкатываю слова на языке… не понимаю!
– Мой консул…
– Говори, благородный Азиний.
Похоже, декурион сейчас заплачет. Преторианцы смотрят бесстрастно, но в том, как они стоят, неуловимо проявляется сочувствие к декуриону. Учат их, что ли, этому? Стоп! Вот оно! Легат-прим не назвал благородного Азиния декурионом. Другой причины я не вижу. Благородный Вителлий даёт понять благородному Азинию, что тот заслужил разжалование? Благородный Азиний собрался с силами и отрапортовал:
– Поступило распоряжение имперской канцелярии, что в каждом присутственном месте должен быть голографический портрет Императора. А у нас была только эта голограмма.
– И вы сочли возможным поместить голограмму на которой все видят только задранный подол конкубины Императора?
– Виноват, мой консул!
– Виноват. С законом об оскорблении Величества ознакомился?
Смотрю на абсолютно белого декуриона, лихорадочно вспоминаю законы, передаваемые по всем информационным каналам, начинаю икать. Интересно, я тоже подпадаю под действие ЗОВа 10 ? Или к конкубине Императора он в данном случае не относится? Хотя… Была бы собака, а палка найдётся. Ой, как нехорошо… Рука консула накрыла мои пальцы. Вздрогнула, чуть не вскрикнув. Оказывается, я вцепилась в его руку так, что мои пальцы побелели.
10
ЗОВ – аббревиатура от «Закон об оскорблении Величества»
– Кариссима… Что с тобой?
И, повернувшись к благородному Азинию, яростным шёпотом:
– Голограмму убрать! Все архивы почистить! Всем причастным молчать! Под ЗОВ попадают все, кто знает об этой глупой выходке. Понял меня, декурион?!
Впервые увидела, как возвращаются к жизни уже попрощавшиеся с ней. Забавное зрелище… Не хотелось бы мне так развлекаться. Воспрявший Азиний умчался, отсалютовав консулу. Преторианцы с обожанием смотрят на своего командира, а я жду волны ярости, которая сейчас обрушится на меня. Виноватые помилованы, осталась только я…