Восемнадцать дней
Шрифт:
Но он так и не успел ничего сказать. Из лунки вылез потешный гном в турецких шальварах, красных сапожках и колпаке с кисточками.
«Он утопит мою лошадку!» — всполошился мальчик, но тут же успокоился, вспомнив, что деревянная лошадка отлично плавает.
Гном дважды перекувырнулся, вскочил в седло, набитое морской травой, схватил уздечку, повернул лошадку и вонзил ей в бока шпоры. Лошадка пустилась галопом к пригорку, где спрятаны клады.
— Ты почему украл лошадку мальчика? — спросила гнома луна, и тысячи звезд ее свиты стали плавно кружиться,
Мальчик услышал это, быстро оделся, обулся, нахлобучил шапку и выбежал на террасу. Снег с равнины исчез, а на Дунае два стада коз колотили рожками по льду. Гном подошел, ведя за уздцы лошадку, и преклонил колено на первой ступеньке лестницы, около тех четырех лодок, которые дедушка накануне вытащил из сарая и починил.
— Сударь, — объявил гном, — мне велено взять тебя с собой, чтобы показать, откуда приходит весна.
— Я готов! — воскликнул мальчик и вскочил в седло, под которым он прятал переплет букваря.
Он уже было погнал лошадку, но остановился,и спросил:
— А ты, господин гном, не отстанешь?
— За меня не бойся, я могу уцепиться за хвост лошадки, но лучше я буду кувыркаться. Там, где я кувыркаюсь, вырастает трава. Вот смотри… — И он перекувырнулся через голову, пролетев одним махом метров двадцать. Поляна за ним покрылась молодой травой, подснежниками и лиловыми фиалками.
Мальчик рассмеялся, а лошадка тут же примчала его к холму, и он низко склонился перед луной. Она встряхнула золотистыми, длинными, до колен, волосами, протянула руку и погладила его по лицу. Звезды, а их было тысячи две, если не больше, всколыхнулись, звеня хрустальными сережками, окружили мальчика и запели чудесную песню, а зеленая звездочка, та самая, с которой он шептался каждый вечер перед сном, опустилась к нему на плечо и сказала:
— Ты мой друг, а я не знаю, как тебя зовут.
— Бэникэ, — ответил мальчик, но не успел ничего больше сказать, так как все должны были следовать за луной, а она вытянула руки и полетела к долине с миндальными деревьями и смоковницами.
Повсюду на их пути лед взламывался, камыш поднимался и ходил волнами, трава пробуждалась под старой листвой.
Берег над широкой долиной миндаля зарос стеной верб, за ней прятался виноград, а еще дальше простиралось пшеничное поле. Луна взмахнула вуалью, залив все необыкновенно теплым, ласковым светом, и знаком подозвала Бэникэ к себе. Мальчик смотрел на нее во все глаза, и ему казалось, что у нее нет тела и вся она соткана из лучей.
— Здесь, — молвила луна, — в смоковницах и миндале запрятаны радости весны. Ты первый на свете человек, который видит, как я их выпускаю на поля и в горы.
Сказав это, она подошла к одному из деревьев и поцеловала его. Ствол раскрылся, и оттуда, как из волшебного сундучка, выпорхнули белые, красные и желтые бабочки, застлав своими крыльями небо. Каждое дерево взметнуло вверх многоцветную карусель
— А сейчас, — объявила луна, — я выпущу птиц.
Она провела рукой по макушке смоковниц, и к небесам взвилась огромная-преогромная ошалевшая птичья стая.
Птиц было так много, что камыш, над которым они пролетали, шелестел и спутывался. Все они громко щебетали и жадно глотали прохладный, пьянящий воздух дунайской ночи. Над долиной сплелись в безумном вращении звезды, птицы и бабочки. Луна, самая прекрасная девушка на свете, стояла на холме.
— А теперь пусть раскроются цветы, — приказала она, и все деревья сразу покрылись почками, а ветки — бело-лиловыми цветами, над которыми вились пчелы.
Гном, не отходивший от луны, побежал на берег и принес две ивовые лозы. Она взяла их и опоясала Бэникэ.
— Расти высоким, стройным и гибким, как весенняя ива!
— Спасибо, — поблагодарил мальчик, — каждый вечер я буду здороваться с тобой. А если тебе когда-нибудь понадобится лошадка, то скажи мне — я одолжу ее тебе, не задумываясь. Это очень сильная лошадка, она ест грибы.
Луна нагнулась, поцеловала мальчика в лоб и вместе со свитой звезд взвилась в небо. Лошадка очутилась на террасе, а мальчик — в своей кроватке в комнате. Рядом с ним стоял гном.
— Отныне я у тебя в услужении, Бэникэ! — сказал он.
— Раз так, господин гном, то я заплачу тебе жалование. Пожалуйста, держи задаток, — протянул ему Бэникэ золотую двадцатку, подаренную бабушкой. — Сейчас я усну, а ты пришли мне хороший сон.
— Ладно, — согласился гном и легко дунул мальчику на веки.
Бэникэ уснул. Гном выскользнул из дома, поднялся по обрывистому берегу, стуча подкованными сапожками по полоске льда вдоль плетней, и подошел к корчме. Но там было темно, а дверь оказалась заперта. Гном разозлился. Все четыре зимних месяца у него не было во рту ни капли ракии, и сейчас снова не повезло.
— Эх, как жаль, что нет у меня разрыв-травы, одной травинкой я взломал бы все замки и запоры.
Он посмотрел на небо, стараясь не попадаться на глаза луне, и, убедившись, что рассвет еще неблизок, решил пробраться внутрь через замочную скважину. Его кудлатая бородища свисала почти до колен. Он разделил ее надвое, связал концы узелком на спине и попробовал проскользнуть в корчму, но сумел продеть внутрь только голову и руки; ноги никак не пролезали.
— Это все из-за сапог, — буркнул гном, — у них загнутые носки, и потому я никак не могу их просунуть.
Он вылез обратно на дорогу, вытащил из забора два гвоздя и приколотил сапоги к порогу.
— Вот так-то лучше, а то вам еще вздумается пойти себе на прогулку и оставить меня здесь босиком.
Пробираясь затем в корчму, гном почувствовал, как железо скважины обжигает ему голые пятки. «Я мог бы стерпеть все на свете, только не цепи, — подумал он, — железо слишком уж холодное и злое». Ступив на пол, недавно вымытый керосином, гном поскользнулся, как на льду, и удержался, лишь ухватившись за стойку.