Восход луны
Шрифт:
— Знаешь, сейчас всего мы не обсудим. Уже поздно. Давай на боковую, а завтра потолкуем — на свежую голову.
— Ты прав. Утром у нас главная забота — Фарида.
— Да… Мы с тобой освобождаем палестинку, возвращаем ей попранную свободу. Будем считать, что это первая капля победы. С капли начинается ливень, который утоляет жажду земли. Объединись арабы — обрушился бы такой ливень победы, что и мертвая пустыня стала бы цветущим садом. Только не дают им объединиться, толстосумы-ивлисы из-за океана в одеяниях хаджи ходят среди арабов, подстрекают их к братоубийственной
— «Ивлисы в одеяниях хаджи»… Хорошо сказано, недаром ты поэт. Жаль, что это слышу я один. Среди нашего брата есть такие, которые верят им, словно блуждают во мгле. Когда же взойдет луна и озарит мглу? — Фуад не мог успокоиться.
Шаукат уложил друга в своей, как он говорил, опочивальне — комнате с небольшим оконцем, выходившим на юг. С утра еще предстояло навести в квартире порядок, купить цветы в честь исторического события… Шаукат вдруг вспомнил, что ему завтра вечером придется дежурить в редакции: Джагфар уехал дня, на два и все дела возложил на него…
Друзья долго не могли заснуть и переговаривались, лежа в разных комнатах. Диван сердито ворчал всякий раз, когда Шаукат переворачивался с боку на бок: вновь и вновь вспоминалось все, о чем с таким жаром говорил Фуад…
Шаукат уже засыпал, и ему пригрезился Садык — ловкий, хитрый жандарм. Садык вполне может напасть на их след. Значит, надо быть начеку, чтобы исчезнуть при первой же опасности. В крайнем случае они с Фуадом подадутся на острова к ловцам жемчуга. Кто станет искать их на дне морском? Но что будет с Фаридой? К какому берегу прибьется маленькая палестинка?
О наступлении утра оповестил знакомый дребезжащий голос муэдзина. Шаукату хотелось спать, тем более что из соседней комнаты доносилось мирное похрапывание Фуада. Но все же пришлось Шаукату вставать да еще стаскивать с приятеля одеяло.
Поднявшись, Фуад натянул на себя свитер приятеля и выглядел в нем совсем неплохо. Оба чувствовали себя бодрыми, отдохнувшими. До старого хабса было недалеко. Путешествие заняло всего несколько минут.
— Обратно мы поедем иначе. — Фуад, сидевший за рулем, лукаво усмехнулся. — Во время свадьбы, хоть до дома жениха рукой подать, кортеж движется окольным путем, правда?
Шаукат искоса глянул на приятеля и промолчал.
Фуад остановил машину не у самых тюремных ворот, а в переулке. Еще не было восьми утра, но друзья неплохо знали тюремные порядки: того, кто выходит на волю, выталкивают за ворота до завтрака, чтобы сэкономить на узнике.
Фуад, выйдя из машины, завернул за угол и остановился возле лавки жестянщика. Он стоял, не сводя глаз с тюремных ворот, обвитых массивной железной цепью. Из-за высокой глинобитной стены виднелись только крыша тюрьмы и облупившийся карниз. Ожидание было томительным. Прохожие, спешившие на рынок, толкали Фуада, задевали корзинами, мешками.
Он вздрогнул, услышав лязг цепи. Ворота слегка приоткрылись, в образовавшуюся щель шмыгнула щуплая фигурка. Она сделала несколько шагов и остановилась. Снова лязгнули цепи, ворота закрылись. Женщина оглядёлась. Прямо пойдешь — попадешь в центр города, пойдешь направо —
— Фарида!
Девушка обмерла. Она подумала, что ее окликнул надзиратель, уж не выпустили ли ее ради шутки, и теперь придется возвращаться в камеру. Она кинулась было бежать, но ноги от страха не слушались.
— Фарида! Это я.
— Ой! — Фарида бросилась к Фуаду.
— Пошли! Быстро! — Фуад настороженно смотрел по сторонам, опасаясь слежки.
— Куда?
— За углом машина.
Навстречу им уже бежал Шаукат, обгоняя прохожих.
— Палестинка! — Это слово вызвало в душе девушки радостные воспоминания. Никто, кроме Шауката, не называл ее так. Ей хотелось обнять Шауката, поплакать у него на плече… Но как можно, чужой мужчина!.. Фарида сдержалась. — Поздравляю! — взволнованно говорил Шаукат. — Ты теперь свободна. Ты рада? Ты рада, да?
— Ой, не верится. Пойдемте скорей отсюда.
— Ты ждала нас? Что ты подумала, когда узнала, что тебя освобождают?
— Не верится, не верится. Милый Шаукат! — Какое это было счастье произносить его имя! Худенькие плечи Фариды затряслись. Она поднесла к глазам узелок, чтобы скрыть слезы.
Прохожие оглядывались на них. Фарида понимала, что здесь не надо плакать, но никак не могла совладать с собой.
— Пошли. Там поплачем вместе. Мне тоже хочется плакать. — Шаукат пытался шутить, но губы его дрожали. Он взял Фариду за руку, потянул за собой, но девушка не могла идти.
Фуад сразу сообразил, что надо делать.
— Стойте. Я подгоню машину сюда. Дай ключи. — Он еще раз осмотрелся.
Шаукат стоял перед Фаридой. Таким он представлялся ей все эти дни: ласковым, взволнованным встречей, растерянным. Из оцепенения их вывел шорох шин — Фуад лихо подвел к тротуару роскошный, к тому же вымытый по случаю счастливого события «мерседес». Словно заправский таксист, он выскочил из машины, открыл дверцу и гостеприимным жестом пригласил пассажиров садиться. Потом сам уселся за руль.
Машина, как натренированный скакун, послушно взяла с места. Нужен был первоклассный водитель, чтобы лавировать среди велосипедов, повозок, огромных, доверху груженных двухколесных тачек. Фуад внимательно смотрел перед собой, не забывая и о боковых зеркалах. Машина замирала как вкопанная, едва впереди неожиданно возникало препятствие. Шаукату нравилось, когда автомобиль резко кренился в сторону, — в эти мгновения Фарида невольно прижималась к нему.
Фуад ехал хитрыми путями, чтобы в случае слежки полицейских запутать следы. Поглядывая в зеркало, Фуад постепенно убедился, что «на хвосте» у них никого нет, и поехал спокойней. Он думал: «Меня увидела — ничего, а как только показался Шаукат — заплакала навзрыд. Значит, любит». Впрочем, он и раньше догадывался, что эти два сердца тянутся друг к другу. Прежде между ними стояла преграда — глухая тюремная стена. А как будет дальше? Фарида, видимо, скорее руки на себя наложит, чем вернется к законному мужу…