Воскресенье. Книга вторая
Шрифт:
– Да смешно же, 5, 4, 3, женушку лови, – рассмеялась Лена, – и чего там дальше?
– Ничего.
– Ну, Рузиля.
– Отстань, говорю.
– Тогда я тебя утоплю! – Лена ухватила покрывало за два конца и потащила к реке так, что едва успевшая удержаться Рузиля чуть не слетела на землю.
– Ай, плавать же не умею! – Кричала она, размахивая руками. – нием, терлр!
–Как не умеешь? – Остановилась у самой воды Лена. – Деревенская баба, а плавать не умеет.
– Я не баба, – усаживаясь, проворчала Рузиля, – булды уже, мне некогда было плавать учиться, как дедушку раскулачили, я за их хозяйством
Лена тихо присела у воды и, обняв колени, положила на них голову. Ее жизнь начиналась только сейчас – у берегов Даугавы, в Риге. В эту лунную ночь рядом с этой девушкой, обладающей недюжинной силой духа, укрывавшейся в таком хрупком тельце, невероятного человека с фантастической симпатией и обаянием.
– Лена, – позвала Рузиля, – ну, прости. Я не то хотела сказать. Лен…
– Сказала уже, – бросила Лена и, поднявшись, уселась рядом с Рузилей на край шерстяного покрывала, – ничего я не делала, Рузиля, – прошептала она, глядя в темноту опустошенным взглядом. – Гуляла и жизнь прожигала свою. Я даже сама не представляю, не осознаю, какая я.
– Хорошая, – ответила Рузиля, положив ей голову на плечо, – иначе стала бы тащить меня столько километров? Бросила бы давно и не вспомнила бы. И все это ты делаешь не из-за того, что я жизнь тебе спасла, а потому, что ты человек хороший. Или ты думаешь, что донесешь меня и побежишь на эвакуацию?
– А ты думаешь, нет? – Ироничным взглядом посмотрела на девушку Лена.
– Нет, Лена. Мы здесь надолго, – сказала Рузиля, пытаясь встать на ноги, – идти надо. Скоро бомбить начнут, светло будет. Ты меня держи, а я попробую сама, договорились?
– Угу, – схватив покрывало, Лена накрыла им плечи татарской девушки и взяла ее под руку.
– Не могу… – прошептала Рузиля и чуть не упала на землю.
– Ничего, нам еще немного, – взвалила ее на плечи Лена и тихо вскрикнула, когда боль страшно ударила в подвернутую ногу. Вновь напряглась спина, как тетива, натянулся позвоночник, – Руза, Рузиля. Ты рассказывай чего–нибудь, хорошо, если сможешь? Мне так легче будет. Чего там с девушкой той, в «Синей шали»?
– В общем, было там еще четыре жены, такие все, уф. Одна старая совсем, ей все говорят, что пора, ну, это, на кладбище. Потом две веселые, и одна, ну, елан.
– Змея, – подсказала Лена, с трудом переставляя ноги.
– Да, чисто бабский, ну, женский коллектив. И, в конце концов, все равно…
***
Уже светало, когда девушки вышли к «Черным котам» на улице Мейстару. Здесь начинались узкие проходы и старинные высотные здания с дорогой из брусчатки. На пересечении Мейстару с улицами Маза Смилшу и Зиргу, с вершины здания на Лену смотрели скульптуры черных котов, абсолютно симметричных друг другу. Центральный фасад массивного пятиэтажного дома венчала фигура орла, распахнувшего крылья. Вход же в здание был обрамлен флоральным декором, а над ним находилось изображение умиротворенного, крылатого женского маскарона.
По легенде, скульптуры котов установил обиженный купец, которому не разрешили стать членом Большой рижской Гильдии. Тогда богач поместил фигуры на крыше своего дома на Мейстару, повернув их хвостами в сторону окон рабочего кабинета старейшины того самого общества. Купец щедро платил судьям, и черные коты с изогнутыми
Лена, уложив Рузилю на землю, трижды постучала в массивную дверь бежевого дома. Ее взгляд упал на подругу. Та, уронив голову на грудь, всеми силами пыталась не потерять сознание и часто шмыгала носом. Наконец, дверь открылась, и к девушкам вышел худощавый, солидный мужчина в очках и с седой бородкой. В руках он держал керосиновую лампу, на ходу натягивая видавший виды темный твидовый пиджак. Доктор, по-видимому, жил и работал в одном месте. Несмотря на раннее утро, он был одет в идеально начищенные брюки, светло–серую рубашку, укрытую под элегантный жилетом темно-коричневого цвета.
– Эээ, чем могут помочь, дамы? – Поправив очки, спросил доктор.
– Доктор, вы доктор Хлебников, да? – Поднимая Рузилю, воскликнула Лена.
– Да, а что, собственно, происходит?
– Ее оглушило, она уже второй день нормально не ходит.
– Ну, конечно, чего же вы раньше не… – осекся доктор, почесав затылок, – эх, война. Проходите, – пропуская Лену, мужчина подхватил обмякшую Рузилю под руки, – сейчас отнесем на второй и будем смотреть. Ну, чего вы стоите, проходите. Девушка, голубка вы моя, девушка!
Войдя в теплое пахнущее едой помещение, Лена почувствовала, как закружилась голова, и подкосились ноги. Она схватилась за сердце, ощупывая мокрое серое платье, пытаясь не упасть.
«Это война».
Перед глазами поплыли рижский вокзал, желто-серый зал «Альгамбры», Рая Шустер, Арвид, бетонные стены рынка.
«А чем ты занималась?»
«Мамочка…» – прошептала Лена, хватая ртом воздух и, упав в угол, лишилась чувств.
Над Ригой взошло солнце: прекрасное, как сама жизнь, легкое, как молодость, и светлое, как взгляд ребенка.
***
– Лена! Доча! – Мама бежала за уходящим поездом, что–то держа в руках, кажется, это была соломенная шляпа.
– Мама, ну, зачем? – Кричала Лена, высунувшись по пояс из окна. – Я скоро вернусь, мама, оставь, оставь.
– Хорошо тебе отдохнуть, доча! – Мама остановилась и отправила воздушный поцелуй. Еще очень долго она стояла на платформе железнодорожного вокзала, в своем любимом зеленом платье с высоким воротником, а ветер теребил ее волнистые, русые волосы. Мама будто бы старалась запомнить, как выглядит дочь, насладиться ее уходящим присутствием. Она будто бы что-то чувствовала и, собирая девушку в дорогу в Ригу, как можно чаще касалась, невзначай, нервируя не слишком любящую нежности дочь.
«Мама, я опаздываю!». – Кричала Лена на мать, а затем, будто бы извиняясь за свое поведение, крепко обнимала самого близкого и дорогого ей человека. Где–то рядом крутились младшая сестренка и братик, но мама не отпускала дочь даже на пару мгновений.
Поезд ушел в Ригу, а Ирина Ракицкая все еще стояла на станции, утирая платочком слезы. В следующий раз судьба сведет их в осажденном, но не сломленном блокадой Ленинграде. Свои последние часы она проведет на руках старшей дочери.