Воскресный философский клуб
Шрифт:
Добравшись до Уоррендер–Парк–Террас, она обогнула плавный изгиб этого красивого здания, занимавшего одну сторону улицы. Из окон открывался вид на Медоуз–парк и видневшиеся вдали остроконечные крыши и шпили старого Лазарета. Это было шестиэтажное высокое строение в викторианском стиле, из шлифованного камня, с черепичной крышей с крутым скатом. Были здесь и башенки, как у старинных французских замков, увенчанные коваными шпилями и изящными флюгерами. По краю крыши шли каменные зубцы и резные украшения: чертополох,[29] кое–где — горгульи. Обитателей дома не покидало ощущение, будто они живут в роскошном особняке, и все, что отличает его от домов джентри, — это размеры.
На общую каменную лестницу попасть можно было с импозантного парадного входа. Входная дверь обычно была заперта — ее открывали хозяева квартиры, с которыми посетитель связывался через домофон. Взглянув на звонки на парадной двери, Изабелла отыскала тот, где была надпись: «Даффус». Нажав на него, она подождала минуту–другую, и из крошечного переговорного устройства раздался голос, поинтересовавшийся, чего она желает.
Изабелла наклонилась к микрофону домофона и, назвавшись, объяснила, что ей хотелось бы побеседовать с мисс Даффус. Это в связи с несчастным случаем, добавила она.
Последовала небольшая пауза, затем зажужжал зуммер. Изабелла толкнула дверь и начала подниматься по лестнице. Здесь пахло затхлостью и немного пылью, которая, по–видимому, висит в воздухе на многих общих лестницах. Это был запах мокрого камня, который теперь высох. Он смешивался с запахами стряпни, доносившимися из квартир. Все это напомнило ей о детстве, когда она каждую неделю поднималась по такой вот лестнице, идя на фортепьянный урок к мисс Мэрилин Мак–Гиббон.
Изабелла немного постояла, вспоминая мисс Мак–Гиббон, которую любила в детстве и от которой заразилась какой–то нерешительностью и печалью. Однажды, прибыв на урок, она увидела, что у учительницы красные глаза и следы слез на напудренном лице. Изабелла безмолвно смотрела на нее до тех пор, пока мисс Мак–Гиббон не отвернулась, пробормотав: «Прости. Я сама не своя сегодня».
И Изабелла спросила: «Случилось что–то печальное?»
Мисс Мак–Гиббон хотела было ответить утвердительно, но передумала и отрицательно покачала головой. Они занялись гаммами, которые разучила Изабелла, и Моцартом, и больше не было сказано ни слова. Позже, уже молодой женщиной, Изабелла совершенно случайно узнала, что в тот день мисс Мак–Гиббон лишилась своей подруги и компаньонки — некоей Лаллы Гордон, дочери судьи Сессионного суда.[30] Подруге пришлось выбирать между своей семьей (которая не одобряла мисс Мак–Гиббон) и своей дружбой, и она выбрала первое.
Квартира находилась на пятом этаже, и когда Изабелла добралась до лестничной площадки, дверь уже была приоткрыта. Молодая женщина, стоявшая в холле, у самого порога, при появлении Изабеллы распахнула дверь. Изабелла улыбнулась ей, мгновенно оценив внешность Хен Даффус: высокая, тонкая, с большими глазами, чем–то трогательно напоминавшая лань, — такие девушки всегда ассоциировались у Изабеллы с западным побережьем Шотландии, хотя, по–видимому, не имели к нему никакого отношения. Хен ответила ей улыбкой, пригласив войти. Да, подумала Изабелла, запад, но не Глазго, как утверждала Кэт, а что–то маленькое и уютное — быть может, Думбартон или Хеленбург. Но она определенно не Генриетта — ей больше подходило имя Хен.
— Простите, что пришла, не договорившись заранее. Я надеялась, что застану вас дома. Вас и…
— Нила. Кажется, его нет дома. Но он скоро вернется.
Хен прикрыла входную дверь и указала на другую дверь в холле.
— Мы можем пройти туда, — предложила она. — Правда, боюсь, что там беспорядок.
— Нет нужды извиняться, — сказала Изабелла. — Мы все живем в беспорядке. Так уютнее.
— Мне бы хотелось навести порядок, — возразила Хен. — Я стараюсь, но, видно, себя не переделаешь.
Изабелла улыбнулась, ничего не сказав. В этой женщине была какая–то физическая притягательность, что–то вроде… вроде сексуальной энергии. Это определялось безошибочно — как музыкальность или аскетизм. Она была создана для неубранных комнат и незастеленных постелей.
Гостиная, в которую Хен привела Изабеллу, выходила окнами на север, и из них открывался вид на деревья, тянувшиеся вдоль южного края Медоуз–парка. Наверное, дневной свет, льющийся через большие викторианские окна, затопляет эту комнату, — даже теперь, ранним вечером, здесь не требовалось искусственное освещение. Изабелла подошла к окну и посмотрела вниз. Там, на вымощенной булыжником улице, мальчишка тащил за поводок упиравшуюся собаку. Мальчик наклонился и ударил собаку по спине, и животное завертелось волчком, пытаясь уклониться от удара. Тогда мальчишка пнул ее под ребра и снова дернул поводок.
Хен тоже приблизилась к этому окну и взглянула вниз.
— Он маленький негодник, этот мальчишка. Я называю его Мыльный Пузырь. Живет на первом этаже вместе с матерью и отчимом. По–моему, эта собака их всех не любит.
Изабелла улыбнулась. Ей понравилось упоминание о Мыльном Пузыре. Каждый шотландский ребенок, бывало, знал Нашего Уилли и его друзей — Мыльного Пузыря и Толстяка Боба. Но знают ли их нынешние дети? Откуда теперь приходят образы шотландского детства? Уж точно не с улиц Данди — этих уютных сказочных улиц, которые «Санди пост» населила лукавыми чудаками.
Они отвернулись от окна, и Хен пристально посмотрела на Изабеллу.
— Почему вы пришли увидеться с нами? Вы же не журналистка, не так ли?
Изабелла энергично покачала головой.
— Ну конечно нет. Нет, я свидетельница. Я видела, как это произошло.
Хен удивленно на нее взглянула.
— Вы там были? Вы видели, как упал Марк?
— Боюсь, что да.
Хен оглянулась в поисках стула и села. Она смотрела вниз, в пол, и молчала. Потом подняла глаза.
— На самом деле мне не хочется об этом думать, знаете ли. Прошло всего несколько недель, и я уже стараюсь забыть об этом. Но это нелегко — вот так потерять соседа по квартире.
— Конечно, я понимаю.
— У нас тут, знаете, побывала полиция. Они пришли, расспрашивали о Марке. А потом приехали его родители, чтобы забрать вещи Марка. Можете себе представить, каково нам было.
— Да уж, могу.
— Заходили и другие люди, — продолжала Хен. — Друзья Марка. Кто–то из его офиса. И этому не было конца.
Изабелла присела на диван рядом с Хен.
— А теперь еще и я. Простите, что вторгаюсь к вам. Я знаю, что вам довелось пережить.
— Зачем вы пришли? — спросила Хен. Ее тон не был недружелюбным, но Изабелла уловила в голосе раздражение. Наверное, это от усталости — а тут еще новые расспросы.